Самая сладкая ягода

А где же Ангел? Алёша направился к своему дому. Подойдя к калитке, он увидел двух маленьких птичек, которые вились и щебетали у корней большого дерева. Подойдя поближе, Алёша увидел совсем маленького птенца, выпавшего из гнезда. Птицы-родители с тревожным щебетом метались над своим птенцом, не зная, как ему помочь. Алёша посмотрел вверх и подумал: «Какое высокое дерево. Пожалуй, эта задача будет потруднее, чем вытащить из воды жука и отнести домой соседского котенка». Перекрестился Алёша, посадил птенца за пазуху и со словами: «Господи, благослови!» – осторожно полез вверх. Лезть было трудно, птенец за пазухой изредка бился и пощипывал Алешу своим клювом. «Подожди, не мешай», – шептал мальчик, осторожно переставляя ноги. Ну, вот и гнездо. Еще миг, и птенец сидит на своем месте, а счастливые родители с радостным щебетом кружат вокруг гнезда.

– Что ты там делаешь на дереве? – услышал Алёша и увидел, что под деревом стоит бабушка Неонила и смотрит на него.

– Бабушка, бабушка, здесь птенец упал, Алёша, как мог, быстро слез с дерева и подбежал к бабушке. – Где же он?

– Кто – он? – спрашивает бабушка.

– Да Ангел, с которым ты меня оставила. Бабушка улыбнулась и присела на лавочку возле калитки.

– Садись, Алёша. Слушай.

Давным-давно жил на свете преподобный Агафон. Жил он в уединении и приходил в город только за тем, чтобы продать свое рукоделие и купить хлеба. Однажды, придя в город, он увидел на площади больного, оставленного всеми. Почувствовав глубокое сострадание к нему, он на деньги, полученные от продажи рукоделия, нанял хижину и стал ухаживать за больным, пока тот не поправился, а затем, радуясь сделанному добру, возвратился к себе в пустыню…

– Вот так, Алёша, – сказала бабушка, прижав к себе внука и целуя его в лоб, – сострадание к страждущим и желание помочь слабым делает человека подобным Ангелу.

О том, как горшки спорили

Заспорили горшки на полке, кто из них важнее да красивее. Спорили они ночью, когда горшечник и его семья спали, утомленные заботами дня.

– Я из вас самый красивый! – сказал кувшин с узким горлышком, гордо выгнув шею, горшечник так старался, когда лепил меня.

А все почему? Потому что он хочет, чтобы меня купили в богатый дом, и я красовался там на славу.

– Ну и что? – насмешливо сказала толстая молочная крынка, – будешь ты бесполезно стоять в этом богатом доме, среди большого количества другой посуды, и ждать, когда тобой воспользуются. А вот меня сделали для соседки-молочницы и пользоваться мною будут ежедневно, ведь корова-то каждый день дает молоко, и его нужно где-то хранить.

– А мы нужны не один раз в день, как ты, а утром, днем и вечером, – затараторили наперебой тарелки, – каждый раз, когда люди садятся к столу, хозяйка наливает в нас то щи то кашу.

За спорами посуда не заметила, что наступило утро. С восходом солнца поднялся и горшечник. Вскоре, помолившись, он сел за работу. «Господи, благослови!» – говорил он всякий раз, перед тем как начать новый кувшин, молочник или миску. И посуда боголюбивого мастера получалась одна лучше другой. Глядя на его работу, посуде вдруг стало стыдно. Проспорив всю ночь, они хвалили только каждый себя, забыв о своем создателе. А ведь если бы не он, не его умелые руки, да не помощь Божия, были бы они простым куском глины.

Перезвон – пасхальный колокол

Стоял на свете Город мастеров. И кто только не жил в этом городе. Жили здесь и горшки, и платья, и даже башмаки. А на улице Колокольной жили колокола. Разные были у них занятия: колокол Благовест и колокола Перезвоны с утра в храм спешили на молитву всех собирать, Сильнозвон на пожарной каланче работал. Увидит, где пожар, и давай звонить. Да так сильно, что проказник-огонь убегал без оглядки от этого звона. Точнозвон на пароходе работал, склянки отбивал, это время, значит. А самый большой и старый колокол звали Мастером. Он уже на работу не ходил, а сидел на завалинке, грел свои чугунные бока на солнышке да приглядывал за маленькими колокольчиками, мастерству их колокольному обучал. Вот уйдут колокола на работу, а Мастер соберет маленьких колокольчиков и учит их звонам: дин-дон, дин-дон, дин-дон.