Самая старшая (СИ)

Мне было больно смотреть на парня. Надо же, как бывает… Я ведь терпеть его не могла, и вдруг всё перевернулось с ног на голову.

- Извини. Ты очень славный и обязательно полюбишь какую-нибудь другую девушку, - я повернулась к выходу из беседки.

- Стой! Маша! Знаю я этого твоего гуляку! Видел вас вдвоём с ним на празднике Первого летнего дня. Жаль далеко! Пока пробрался сквозь толпу... Ты очень милая, Маша, но не для этого кота мартовского. Ты знаешь, что его несколько первых красавиц города уже пытались в храм затащить? Да, только, ни у кого из них не вышло! Черноглазая куколка Настька с Вишнёвой улицы, которой в прошлый первый день осени сразу шестеро парней признались, вешалась из-за твоего механика! А у признанной лапушки Ульяны, которая замужем за горбатым сапожником - их дом сразу за нашей кузней - дочь через семь месяцев после сговора родилась, и все говорят, что от твоего Феди. И ещё говорят, что за бедного и горбатого мужа, такая красотка пошла потому, что уже беременная была от другого мужика. Она вышла замуж, чтобы позор скрыть!

Слова Макара летели мне в спину словно пули… И ранили…

Вышла на улицу, с облегчением вдыхая прохладный ночной воздух.

- Маша?

А вот и Федя…

Глава 27

И вот я снова в беседке.

- Что у тебя с ним? – обычно всегда спокойный, даже вальяжный, Фёдор, в этот раз, только, что, пламя из ноздрей не выпускает, как настоящий дракон из сказки, а не царевич.

Мужская ревность… Кому-то это покажется верхом глупости, кому-то смешным, но когда-то, в прежней жизни, я мечтала о ней, но так и не довелось узнать, что это такое. Старая дева была Мария Михайловна, невзрачная, некрасивая, невысокая, коренастая – для противоположного пола неинтересная.

Я нашла своё призвание в занятиях с детьми. Работа в школе, руководство кружком в доме культуры, жизнь в коллективе – горела этим и получала эмоциональную отдачу от детей и их родителей до последнего дня прежней жизни. Но, всё же, по молодости мечтала об отношениях с мужчиной, воображала их, читала любовные романы, долго заглядывалась на нашего директора школы и, иногда - на пап некоторых учениц…

Однажды, когда была в отпуске, поздно вечером, сидела на балконе первого этажа, в пансионате на берегу моря и дышала морским воздухом. Не спалось. Тишина, нарушаемая лишь звоном цикад, ласкала слух, уставший не только от городского, но и от школьного шума. Вдруг, до меня донеслись звуки ссоры. Сама того не желая, я подслушала, как ругается парочка, проходящая по алее мимо моего корпуса. Девушка или молодая женщина выговаривала своему мужчине за неуместную вспышку ревности. Её пронзительно-тонкий голос звенел негодованием и возмущением. Несогласный с обвинениями мужской бас, отрывочно и зло, вклинивался коротким упрёком в непрерывный, местами сердитый, женский скулёж. Парочка давно прошла, шум их ссоры растаял где-то вдали, а я всё сидела и мечтала, представляя себя на её месте, на месте той женщины, которая ссорилась со своим мужчиной. Потому, что, мне тогда настолько хотелось отношений, что даже ссоры казались желанными, недостижимой мечтой, чужим счастьем, которое мне недоступно.

И вот… любимый больно схватил меня за руку и втащил в ту же самую беседку, из которой мы с Макаром только что вышли. Оказалось, в ревности нет ничего хорошего. Почему он так сердится? Я же ни в чём не виновата! По местным традициям, в ночь, когда уходит лето и воцаряется осень, девушка не может отказаться выслушать признание любого парня. Главное, что подарок от Макара я же не приняла!

Момент, которого я так ждала две жизни – признание в любви от дорогого и желанного мужчины, был испорчен.

Мне пришлось оправдываться, объясняться, что не встречаюсь ни с кем за его спиной. Что сегодня не ждала, а, главное, ранее не давала повода для ничьих признаний, кроме его. При этом, сама я, тоже, невольно вспоминала слова Макара: о тех красотках, которых людская молва связывает с Федей. Не выдерживаю, и спрашиваю его о ребёнке Ульяны и о черноглазой Насте… Он потрясён. Выговаривает мне, что я слушаю и повторяю эти гнусные сплетни о нём. Он де, возможно, и взял кого-то в пару в ручейке, или потанцевал с кем, или ещё что… Так что теперь? Да и, мало ли, что было – это было до меня! А я, такая сякая, слушаю признания посторонних кузнецов и прячусь с ними по беседкам, когда он, Фёдор, с ног сбился, разыскивая меня на площади, чтобы сделать признание и вручить подарок, который он сам делал всё лето по ночам после работы, готовясь к сегодняшнему дню.

Как же так получилось, что, вместо обмена признаниями в любви и верности на всю жизнь, мы обвиняем друг друга? Впервые мы ругаемся с Федей, да ещё так сильно! Мне становится невыносимо больно от этого. Чему только я тогда, на балконе, завидовала, глупая? Да, век бы такой боли не знать!

Я тихо плачу… Стесняясь своих слёз и, наверняка, покрасневшего носа.