Самая страшная книга 2014

— Силы! Откуда у меня силы? И так никакой личной жизни. Сегодня отпросилась на полдня, а сама боюсь, вдруг хозяин уволит?

— Ты хотя бы ночуй у Ларочки? Все догляд.

— Не буду я здесь ночевать, отстаньте! — озлобленно закричала Марина. Приятное лицо ее покривилось, синие глаза налились фиолетовым.

— Да ты чего кричишь-то? — поразилась Валентина Федоровна. — Не на рынке! Ну-ка, рассказывай. Давай, давай.

Марина с грохотом высыпала яблоки в мойку и, закатав рукава, принялась мыть.

— Я в тот день здесь ночевала, когда Ларка про Виктора узнала, ну, что он того. Среди ночи слышу: х-хе, х-хе… Тихо так… и часто. Открываю глаза, а из прихожей женщина идет, в возрасте, лет так тридцати. Черное платье на ней до полу, шляпа с вуалью, а лицо белое. У клоунов такие бывают, только у них смешно, а здесь страшно. Идет и тяжело дышит. Как собака…

— Господи… — Валентина Федоровна быстро перекрестилась, — На мать-покойницу не похожа?

— Не. Я как заору. Она сразу пропала. Мы с Ларкой потом до утра со светом сидели, боялись.

— Ну, и чего ты ждешь?! Батюшку зови!

— Да приходила одна тетка, на работе присоветовали. Можжевельниковые ветки жгла, молитвы читала. А потом в угол уставилась и позеленела… чисто жаба. Как вчесала отсюдова… Плакали мои пятьсот рублей.

— Дорого-то как…

— Такса.

— А что сказала про квартиру-то?

— Типа, что смогла, то сделала. — Марина обтерла яблоки полотенцем, сложила в хрустальную вазу на длинной ножке. — Вот зачем она из этого ест? Хрусталь, сервиз… Поставь в буфет, чтоб не побить, и не трожь до праздников! Куда там… Королева Марго.

— А это ее дело.

— Перед кем выеживается? Одна живет!

Валентина Федоровна неодобрительно посмотрела на Марину.

— Ты, Маринка, не злись, а учись у Лары. Смотри, как у нее чистенько. Тесно, а уютно. Слышь?

— Ну?

— Страшно мне за нее. Я вчера вечером иду из магазина, а она выходит из подвала — в одном халате, в тапочках, с голыми коленками…

— Мишку ходила искать.

— Такая грязная, будто на земле валялась… И взгляд безумный… — Валентина Федоровна тихо заплакала-Я ей: Лара, Ларочка… А она меня не узнает. Я ее под руку, и домой. Идет, бедная, колышется…

— Ну, а че делать-то, в психушку везти? Там залечат. Привяжут к кровати и будут уколами шпиговать. К ним же только попади… как в Бермудский треугольник…

— Ой, что ты, туда не надо. Ее бы лаской полечить, вниманием, она и очухается. Я завтра с утра в церковь схожу, помолюсь, возьму святой воды, чтобы тут везде побрызгать. А ночевать я не могу, Мариша, у меня дед астматик. Как оставишь на целую ночь? Я уж Ларе говорила: если что, стучи в стенку. Мой-то глухой, а я услышу. Знаешь что? Попробую-ка я другую бабушку поискать. Которая посвободнее. Может, согласится с Ларочкой посидеть.

Валентина Федоровна ушла. Марина почистила картошку, поставила варить и отправилась в спальню к сестре.

— Так весь день и пролежала? — спросила она, прислонясь к косяку. — Встала бы. Бледная, как поганка.

— Голова кружится… И в сон клонит… — Лара с усилием приподнялась и села на постели, сунув под поясницу подушку, — Мариша, я сегодня ночью ее тоже видела, твою Черную Даму…

— Бли-ин…

— По-моему, от ужаса чувств лишилась, ничего не помню… Знаешь, у этого призрака есть имя — Барбара Радзивилл. Она была возлюбленной короля Речи Посполитой, да только мать короля возненавидела ее и велела отравить. Алхимики вызвали ее дух, но король, вопреки обещаниям, не удержался и обнял его. Теперь она блуждает, несчастная, по свету и не может найти путь к своему телу… Есть поверье, что Черная Дама предвещает несчастье. Это мне знак, Мариша. Я все, абсолютно все в своей жизни делала не так, понимаешь? — У Лары затряслись губы, — И где-то осинка звенит на ветру поутру, покуда фанерой под звонкой пилою не стала. Фанерную бирку бечевкой, когда я умру, привяжут к ноге у болевшего ночью сустава…

— Дура ты психованная, Ларка, — укоризненно сказала Марина. — Не каркай тут. Давай, лучше выпей своего отвара, чучелко…

Она напоила Лару лекарством, принесла вареной картошки с колбасой и строго наказала все съесть. Шатаясь, Лара побрела в прихожую — закрыть за сестрой дверь на ключ. Потом без особого энтузиазма поковыряла вилкой в тарелке и нашарила под подушкой дневник.

Перед глазами все плыло, как при пароходной качке. Буквы выходили кривыми, огромными.

5 марта

Тихо в море, точно в храме тихо:
Боги не чужды людских обид.
Успокой, укутай, облепиха!
Сердце помнит, помнит и болит.

(«Медея»)

Лара основательно замерзла в длинной дубленке и высоких сапогах. Ледяной ветер жег лицо, как жидкий азот, пробирал до костей. Против него было бессильно солнце, взирающее с небес сквозь частые серые тучки. Вот и весна наступила… Как в этом городе жить в этом холоде?