Маргарита застонала, чувствуя, что сердце словно ухватили щипцами, одна часть которых была ледяной, а другая – раскаленной.
«Я не знаю – почему. Такая судьба… – Невысказанные из-за сковавшего горло спазма слова крутились в голове, садня, словно живые. – Прости меня, Лидочка».
– Мне до сих пор нет покоя, мама… – Струйка крови перечеркнула подбородок девушки, потекла по шее.
Губы дочери были разбиты – полностью, страшно… Корка запекшейся крови треснула еще в одном месте, и вторая струйка проложила путь вниз.
– За что меня так?
Рита посмотрела на свою единственную дочь, не сдерживая слез. От платья Лидочки-ласточки, надетого на выпускной бал, осталось что-то невразумительное, сильно испачканное кровью.
Ее кровью.
Следы побоев, укусов – на левом плече зияла рана, какую могли оставить лишь зубы, вырвавшие кусок плоти… Прокушенное сразу в трех местах горло. Несколько глубоких порезов на хорошо видимой в прорехах настоящего китайского шелка груди. Порезы на руках, бедрах – на внутренней стороне которых кровь засохла пятнами вовсе уж жутких размеров…
– Доченька! – Спазм прошел, и Маргарита сделала шаг к той частичке себя, которую она любила больше всего в жизни. – Я здесь, с тобой!
– Уходи, мама! – В карих глазах отчаяние смешивалось с невыразимой любовью, и Рита увидела – как кончики пальцев все же поднимаются вверх.
Марго замерла, поспешно вытирая мешающие слезы. Еще раз увидеть дочь! – пусть такую…
– Я люблю тебя, мама… – прошептала Лида. – Но сейчас ты должна уйти. Должна…
– Спокойно, все хорошо. – Мужчина в белом халате протянул руку, коснувшись плеча Маргариты. – Быстро в себя пришли…
Сбоку от него замерла женщина средних лет в таком же белом халате, черты лица были чуточку грубоватыми: немного смягчить – и будет вылитая Валентина Теличкина.
– Где я? – тут же спросила Марго.
Мышление было нисколько не шатким –
обычным. Реальность, насколько могла судить Рита, воспринималась в полном объеме и адекватности. Человек в чуточку помятом халате больше всего походил на врача, а помещение, в котором они находились… если это не больничная палата, то Маргарита – спятивший Микки-Маус. Другие больные отсутствовали, палата была явно не общей и, судя по имеющемуся в ней оборудованию и уровню ремонта, точно не бесплатной. Ну тут ответ простой: наверняка видели документы, скорее всего, позвонили в фирму, Роберт и избавил босса от всех прелестей бесплатной медицины…– А как вы думаете – где? – моментально последовал встречный вопрос.
Эскулап нисколько не напоминал пухлощекого любителя градусников, придуманного Чуковским: монументальный, широкоплечий, гладко выбритый, с цепким, даже жестковатым взглядом зеленых глаз. Такой типаж уместнее смотрелся бы где-нибудь на афише, оповещающей о схватке бойцов «ММА», чем в больничных интерьерах.
– В клинике, – лаконично сказала Рита; доктор молча кивнул. – Сколько я здесь?
– Вы помните, что с вами произошло? – ненавязчиво поинтересовался эскулап.
Медсестра (санитарка?) по-прежнему не двигалась и даже не пробовала вставить слово, являя собой идеальный образец вышколенного персонала.
– Помню.
Марго действительно помнила все: от утра, когда она уехала в Питер, и до мига, после которого навалилось беспамятство. Сон тоже сохранился в памяти – весь
, до мельчайших нюансов, большинство из которых девятьсот девяносто девять человек из тысячи предпочли бы забыть навсегда… Но Маргарита была той самой тысячной, во многом идущей наперекор устоявшимся правилам и привычкам толпы.