Самая страшная книга 2016

Два дня назад, разбирая вещи, оставленные мужчиной рядом со стиральной машинкой, она нашла в кармане его куртки чужое белье.

Женщина положила это белье перед собой, села на бортик ванны и долго-долго смотрела сквозь него. Будто бы на самом деле этого белья здесь не было.

Потом взяла стоявшую рядом с унитазом банку чистящего средства и начала оттирать им стены. Пол. Плинтусы. Трубы. Сантиметр за сантиметром, отскребая каждое пятнышко.

Ванную, прихожую, кухню, зал. Желтоватый порошок с запахом лимона жег ее кожу, но женщина не чувствовала ничего, кроме тягучей слизистой пустоты, вытекающей из лопнувшего нарыва где-то глубоко в душе, и теперь всего лишь навсего пыталась отмыть ее.

Когда квартира заблестела от чистоты, она перебинтовала обожженную руку, принесла из магазина пакеты и пустые коробки и стала складывать туда вещи.

Через полчаса из школы вернулся мальчик. Он учился во вторую смену.

Звонок по первому попавшемуся объявлению – и вот, новая квартира.

Торчащая из скотча ручка прошла по разрезу слева направо. Пальцы мужчины раскрыли горловину коробки и вытащили меня наружу.

Я почувствовал, как сквозь мою ткань стал просачиваться воздух комнаты. Щекочущий, резкий, пропитанный запахом моющих средств. Пять часов назад здесь были уборщики. Видимо, после разговора о переезде хозяин квартиры позвонил в компанию, предоставляющую услуги по уборке помещений, и попросил их приехать сюда как можно быстрее. Уборщики очень старались, протирали каждую дощечку и каждый угол, нервничали, переживали и хотели поскорее довести работу до конца. Покинуть квартиру.

Они все сделали идеально, но есть вещи, которые невозможно отмыть.

Молчание квартиры отличалось от молчания шкафа. Оно было ждущим, настороженным. Тени лежали сетями паутины в углах комнаты. Мрачная дымчатая чернота липла лужами плесени к потолку, свисала, всматривалась в новых жильцов. Ее глаза отражали людей: хрупких, искаженных, нелепо шевелящихся, словно проволочные фигурки.

– Ань, этому одеялу уже тысяча лет… давно пора выкинуть, – сказала большая фигурка. Она держала меня в руках – огромное, коричневое с выцветшими блеклыми пятнами, с торчащими наружу шерстинками-когтями, острыми, словно иголки.

Чернота зашевелилась.

Оттуда один за другим вылезали тонкие извилистые отростки. Они ощупывали потолок, затекали дымчатыми завитками в трещины и щели, натягивались, словно ребристые резиновые ленты.

Цепляясь кончиками теней за выступы и продавленности, существо поползло к проволочным фигуркам.

– Надо будет – выкину, – сказала фигурка поменьше.

Существо попыталось заглянуть в ее глаза, но голова фигурки была окружена облаком волос – длинными, падающими на плечи неровными линиями.

Я почувствовал, как дымчатая чернота наполняется ненавистью к этим волосам.

Грязные кривые росчерки, уходящие рядами внутрь, слабые, ломкие – так и просят вырвать их по одному. Наслаждаться криками женщины. Наверняка эти крики сладкие, тягучие…

Существо остановилось и потянулось к линиям волос.

Большая проволочная фигурка пожала плечами и кинула меня в руки фигурки поменьше. Чернота с шипением втянула отростки назад, отползла на полшага в сторону и затаилась, выжидая.

Самая маленькая проволочная фигурка, третья, молча сидевшая на одной из коробок и глядевшая в пол, вдруг подняла голову и посмотрела вверх, прямо в глаза существа.

– Мам… Может, поедем домой? Мне здесь страшно. Как будто кто-то смотрит…

– Ну что же ты, хороший мой? – разволновалась женщина. Она наклонилась к мальчику и суетливо стала поправлять на нем сбившуюся рубашку. Застегнула на рукаве любопытную пуговицу, вылезшую из петельки посмотреть на новый дом. Прижала нагло оттопырившийся край воротничка. – Никто на тебя не смотрит, не переживай. Просто вещи еще не разложены, вот и жутковато. Хочешь игрушки?

– Потом…

– Тогда на вот… возьми одеялко и еще, если несложно, надуй кровать. Ты же умеешь?

Мальчик кивнул.

Он протянул ко мне руки, и меня в который раз захлестнуло чувство вины. Опять эти… шерстинки… будут царапать ему ладошки. Неужели и в самом деле я страшный, а каждый мой волосок колкий, словно маленький торчащий коготь? Даже черное существо на потолке их боится: смотрит в мою шерсть бусинами глаз на вытянутых отростках-языках и ждет… ждет…

Если бы я мог говорить. Если бы я мог сказать женщине о том, что мальчик прав, и отсюда надо выбираться как можно скорее.

Молчание этой черноты – нехорошее.

Я вспомнил, как однажды мальчик тяжело заболел. Он кашлял так громко и хрипло, что перестал напоминать ребенка и казался старой сломанной вещью, с которой секунда за секундой отваливается краска, и под ней – гнилые ржавые кости, готовые надломиться от легкого прикосновения.

В те дни мама ставила на пол кастрюлю, где кипели пахнущие солью и содой травы. Вода в ней была зеленой, и казалось, что поднимавшийся вверх пар тоже отливал изумрудным цветом.

Мальчика укрывали мною, и он дышал этим изумрудным паром, все больше кашляя. Горячие дымчатые капельки, побывавшие в его теле, возвращались назад бесцветными.

Но так казалось лишь на первый взгляд.