Самая страшная книга 2016

Правда, полного единодушия не было. Натали Зорницкая общих восторгов не разделяла и не могла понять, чем эти сестры всем так понравились. Особенно удивляло ее отношение Шарлотт Марсье, с которой они были подруги. Шарлотт, обычно такая сдержанная и осмотрительная в суждениях, всю дорогу без умолку болтала о Блохиных. Уж такая у них жизнь – и необыкновенная, и трагическая, и сами они такие замечательные…

Чтобы не огорчать подругу, Натали пока своего мнения напрямую не говорила. Но впечатление от знакомства у нее осталось тяжелое, смутное. Из головы все не шли глаза старшей сестры – бездонные, чернее самой темной ночи. Взгляд быстрый, жадный, полный какой-то недоброй страсти. В средней вроде бы ничего особенного… А Ирина, младшая? Что за невыносимая тоска снедает душу этой девушки? Что за печаль тяжелым грузом давит ее поникшие плечи?

Их улыбки, любезность, учтивость – все одна только маска, насквозь лживая. Натали была в этом уверена и удивлялась, как остальные ничего не замечают.

Даже княгиня, когда уже дома дочь высказала ей свои предположения, отмахнулась:

– Небось завидуешь, Наталья, что у самой-то глаза да волосы не черны?

Натали в ответ рассердилась:

– Было бы чему завидовать, маменька! Если мое мнение хотите – на этих сестер и смотреть-то страшно. Уж такие бледные, будто вот-вот чувств лишатся!

Благоразумием княгиня Софья Михайловна отличалась всегда, здесь ее не упрекнуть. Хотя своей симпатии к цирковым артисткам она не отрицала, в доме, который на курорте занимало семейство Зорницких, принимать их пока не спешила. А вот Анастаси Марсье, напротив, уже несколько раз звала к себе сестер Блохиных.

Они, как рассказывала потом Шарлотт, приглашения на вечера принимали с радостью, в те дни, когда не выступали. Много беседовали, шутили и смеялись, особенно Александра. Но ни разу почему-то не остались на ужин, как их ни упрашивали. Все говорили, питаться им, танцовщицам, нужно как-то по-особому.

Софье Михайловне вторую неделю подряд за вечерними чаепитиями казалось, что чего-то в ее окружении не хватает, а чего – понять не могла. Какую-то мебель, что ли, прислуга без ее ведома убрала с террасы?.. Потом княгиня сообразила все-таки: не в мебели дело. Перестал заглядывать в гости Петр Николаевич Нерящев, после похода в цирк как сквозь землю провалился. Софья Михайловна осведомилась о нем кое у кого из общих знакомых, но никто положительно ничего не слышал. «Не помер ли старик? – думала княгиня. – Ну нет, если б помер, уж наверняка стало бы известно. Поди, уехать решил, никому не сказавшись, – с него станется».

Офицер Заряжнев еще недавно действительно всерьез собирался сделать предложение Натали Зорницкой. Но стоило ему увидеть сестер-канатоходок – точнее, старшую, Мари, как он тут же думать забыл об этом намерении. Один раз мелькнула мысль: вот ведь, не зря в тот вечер у Зорницких, когда впервые заговорили про цирк, хихикал многозначительно старикашка Нерящев, как в воду глядел… Мелькнула – и исчезла. Остались только мечтания, как бы встретиться с Мари с глазу на глаз, без остального «общества». Заряжнев долго раздумывал, сочтет ли она за дерзость, если после представления явиться за кулисы и пригласить на свидание? Виделись-то всего однажды… Но в глубине души он был почти уверен, что артистка приглашение примет благосклонно. Об этом сказали как будто сами ее глаза в ту, единственную встречу. Среди болтающей и галдящей толпы знакомых Мари, кажется, всех чаще смотрела на него… И этого взгляда ему никогда не забыть.

Наконец офицер решился. Пожалел об одном: что проболтался о своем плане Сереже Зорницкому, брату Натали, который был ему вроде младшего приятеля. Или, лучше сказать, Сережа гордо считал Заряжнева своим приятелем, тот же к нему относился как немного снисходительный покровитель.

Сережа тут же пристал к офицеру, чтобы он взял его с собой. Заряжнев сообразил: наверняка дело не обошлось без младшей Блохиной. Неспроста мальчишка после похода в цирк сам не свой стал, и имя Ирины в его речи слишком уж часто проскальзывает.

Офицер решил было изобрести какой-нибудь оправдательный предлог и отвязаться от попутчика. Но потом подумал – почему бы и вместе не пойти? Так и отправились к началу очередного представления вдвоем.

Площадь перед цирком оказалась пуста. Точнее – безлюдна, пустоты же здесь было мало, повсюду фургоны, повозки, домики на колесах, а посреди всего этого купол шапито.

Заряжневу такая обстановка показалась странной. Когда посещали цирк с Зорницкими, Марсье и остальными, такого хаоса не наблюдалось. Перед входом в шатер было свободно, фургоны, наверное, аккуратно стояли с противоположной стороны. Теперь же все, на чем передвигались циркачи, как нарочно расставили на пути молодых людей каким-то лабиринтом.

Почему зрители не собираются на представление? Самое бы время… И так быстро темнеет – а ведь вечер еще ранний. Грозы, что ли, ждать?

Рядом зарычал какой-то хищник, может цирковой леопард. Громко заржала лошадь.

– Они уезжать собрались? – неуверенно спросил Сережа. Уезжать? Эта мысль обожгла офицера, как удар хлыста.