Самая страшная книга 2016

– Я знаю. Постарайтесь набить так, чтобы не видно было. Побольнее. Не жалейте. Это вроде дезинфекции. Помогает.

Миша нервно хихикнул. Он очень надеялся, что все сработает, и мысли исчезнут.

В общем-то, так и случилось. Татуировка помогла. Но ненадолго.

* * *

Прошло два очень длинных и настороженных дня. Миша прислушивался к собственным мыслям, копошился, будто забрел в старую квартиру, заваленную хламом, и теперь старательно выискивал среди прелого тряпья свежую одежду.

По ночам он лежал без сна, ожидая, когда же, когда начнется очередной зуд. Вслушивался в темноту – казалось, что по комнате летают комары. Февральские, мать их, кровососы.

Внутри нарастало напряжение. Нет ничего хуже ожидания. Будто кто-то медленно натягивал струны на колки. Струны звенели, тянулись и готовы были в любое мгновение лопнуть. Но это мгновение не наступало. Только – скрип-скрип – крутились колки.

На третье утро, стоя под душем, он понял, что хочет убить своего директора. Эта догадка принесла облегчение. Струна со звоном лопнула, рассекая мысли надвое. Директор был мужик что надо. Но убить его следовало.

А убьет Миша его так: зайдет в кабинет, возьмет со стола золотую копию Эйфелевой башни и всадит директору в глаз острым концом. Потом можно чем-нибудь добить.

Зачесался локоть левой руки. Точно – по локтю растеклось красное зудящее пятно.

Миша выскочил из-под душа, захлебываясь от нахлынувшей эйфории, и бросился одеваться.

Сначала на работу, мимо охранников, на третий этаж, в кабинет к директору, схватить Эйфелеву башню и острым концом воткнуть как можно глубже – хрясь! – чтобы глаз вытек к чертям собачьим.

Уже на лестничном пролете Миша сообразил, что действительно собрался бежать на работу, чтобы убить директора. В бетонной прохладной коробке пролета было слышно, как лязгает и дребезжит лифт. Где-то лаяла собака. Доносился приглушенный бубнеж телевизора. Это были трезвые, рациональные звуки, а не фантазии, которыми оказалась набита Мишина голова.

Он так и остановился возле лифта, облокотился о стену и расчесывал локоть, не в силах унять зуд. Кожа на руке сделалась влажной от пота. Под ногти забились белые катышки грязи.

А мысль-то вертелась, не давая покоя. Острое желание воплотить фантазию в реальность.

В конце концов он решил вернуться к проверенному способу. Поиграть в удачу. Вдруг получится снова?

Девушка в пирсинге при виде Миши удивленно заломила бровь:

– Вам не надоело?

Вот кого следовало бы убить. Хамка.

– Можно кофе? – устало бросил Миша и присел на кожаный диван.

Ему показалось, что он не помнит, куда дел газовый ключ.

Притащить бы сюда директора, уложить его на стол и втыкать бы в него иглы до тех пор, пока эта жирная бородатая туша не сдохнет. О, как он будет орать…

Толик освободился через полтора часа. Он усадил Мишу на табуретку и спросил:

– Ты серьезно? Еще одну татушку? Тебе к врачу не надо? – Увидев Мишин взгляд, Толик поправился: – Я имею в виду эти твои пятнышки на коже. Хрень какую-то подцепил. Это может плохо кончиться.

– Это плохо кончится, если вы мне не набьете ничего, – пробормотал Миша. Эйфория куда-то делась. Пришло четкое понимание, что от жажды убийства просто так никуда не деться.

Набьет он сейчас еще одно тату и что дальше? Завтра придет мысль об еще одном убийстве. И послезавтра. И через неделю. Через месяц. Пятнышки расползутся по коже, будут зудеть и настаивать, чтобы их немедленно расчесали. А Миша будет ходить в тату-салон и старательно забивать зудящие кляксы разноцветными узорами. Игра в поддавки. Временное затишье. Кто кого?

Миша понял, что страшно вспотел. Капли пота стекали по переносице, по щекам и вискам.

– Бейте, – попросил он. – Вот здесь, на локте.

– Это действительно очень больно.

– Отлично. То что нужно.

Иголки впились в кожу. Миша задрожал всем телом, едва сдерживаясь, чтобы не закричать. Закрыл глаза. В темноте вспыхивали разноцветные искорки, будто разряды тока, перемешивающиеся с хаотичными мыслями. Боль вышибала сознание. Боль отрезвляла. Боль не давала думать о страшном.

Укол!

Звонко клацнули зубы.

В какой-то переломный момент боли Миша понял, что больше не хочет убивать своего директора.

Он хочет убить Люсю.

* * *

Зачесалось за левым ухом. Миша открыл глаза и посмотрел на сосредоточенное лицо Толика. Глаза у Толика были темно-коричневые, будто кто-то капнул в них горчицы.

Страшная, страшная мысль! Убить Люсю, дочурку, четырехлетнюю красавицу, в которой души не чаял. Любовь и ненависть перемешались внутри головы.

Свободной рукой Миша потянулся к уху, уже понимая, что там нащупает. Небольшая припухлость, из нутра которой разливался едкий раздражающий зуд. Захотелось расчесать кожу, прорваться сквозь ткани, найти источник зуда и вырвать его, чего бы это ни стоило.

А еще надо бы взять дочь и спустить ее в мусоропровод. Головой вперед. Как будто с горки в аквапарке, только с шестнадцатого этажа и прямиком в мусорный контейнер. Интересно, выживают ли люди после падения в мусоропровод?

Очень захотелось проверить.

Но это была неправильная мысль. Ужасная. Чудовищная.