В какой-то момент голова перестала проходить между трубой и полом. Кирилл тыкался ошпаренным лбом – но без толку, подбородок и зубы упирались в землю, расквашивая нос. В панике он начал слепо шарить руками вокруг, пока не наткнулся на обломок кирпича, практически полностью вросший в пол. Одним рывком он выворотил его – и со всего размаху стал вбивать под трубы, роя плотный мокрый песок и выковыривая комья глины. Понадобилось минуты три – долгих растянутых на три столетия минуты, – чтобы голова наконец-то прошла: боком, обдирая и сплющивая уши, но прошла. Телу пришлось распластаться, раскинув руки и вдавив грудную клетку в пол, как полураздавленный таракан, – только тогда, счищая кожу с хребта, ему удалось протиснуться к вожделенному свету.
Это было одно из тех самых заколоченных подвальных окошек – свет падал через щели между плохо пригнанными досками.
– Эй! – заорал Кирилл, прижавшись губами к щелям. – Эй! Помогите мне! Я тут!
Губы больно обдирались о шершавые доски, голос срывался.
– Эй! Сюда! Помогите!
Без толку.
Шум июльской субботы – это гвалт детей, чириканье воробьев, шорох шин по асфальту, ор телевизоров из открытых окон. Никто не услышит слабый крик практически из-под земли.
Кирилл бил и бил кулаками в доски, кричал и молил помочь.
Но никто его не слышал.
Двор жил своей неторопливой летней жизнью, ему не было дела до Кирилла.
За спиной послышалось знакомое шуршание.
Кирилл похолодел и застыл, не решаясь оглянуться. Неужели сейчас? Сейчас, когда от спасения его отделяют всего лишь пара сантиметров древесины?
Шуршание приблизилось.
Кирилл медленно развернулся, шаря руками за спиной в поисках хоть какого-нибудь оружия. Но на лестнице не было камней – лишь гнилые скользкие доски, проминающиеся под пальцами.
Существо нависало перед ним, зажатое в узком проходе буквально в паре метров от Кирилла. Сяжки чуть трепетали, щупальца нетерпеливо шевелились, пасть то открывалась, безмолвно втягивая в себя воздух, то снова закрывалась, мертвый котенок превратился в измохраченную тряпочку – а глаза… глаза опять делали это.
Кирилл прижался спиной к лестнице. Под руками с вялым щелканьем развалилась доска, вогнав ему в палец занозу. Заноза… значит, там есть кусок сухого дерева?
Выкручивая руку за спиной и выламывая суставы, он несколькими рывками отодрал что-то – и вытянул перед собой. Колышек. Небольшой, сантиметров в пятнадцать обломок, похожий на колышек, чуть острый с одного конца и резко расширяющийся к другому. Это не оружие. Оно слишком короткое, слишком толстое, слишком…
Волосатое щупальце протянулось к Кириллу.
Терять было нечего – и он с размаху, закусив губу от усилия, вогнал колышек в эту дрянь.
И звуки вокруг него взорвались тишиной. Она упала резко, как бетонная плита, ослепив на мгновение и чуть не сбив с ног. Существо ревело от боли этой тишиной, беззвучно выло так, что закладывало уши и разбухала изнутри голова.
Оно ударило раненым щупальцем – в нем так и болтался, проткнув его насквозь, колышек – в сторону Кирилла. Остальные были зажаты в проходе – видимо, существо неудачно протиснулось, а возвращаться и менять положение ему не давали азарт хищника и жажда легкой добычи.
Оно било и било, не жалея раненую конечность. Выбивало крошку из кирпичной стены, вырывало куски мха, ссыпало целые пласты песка.
Кирилл наклонялся то в одну, то в другую сторону, умудряясь уворачиваться с помощью какого-то шестого чувства.
Щупальце полетело ему прямо в лицо.
Кирилл парировал рукой – но промахнулся. Удар оказался слишком слабым, скользящим, он не оттолкнул щупальце обратно, а лишь сбил в сторону. Рука тут же онемела, предплечье оделось в кровавую манжету.
Существо заворочалось, втягивая раненое щупальце обратно и выпрастывая другое. Но что-то пошло не так. Щупальце дергалось над головой Кирилла, что-то скрипело, сыпалась труха, но оно не возвращалось обратно.
Кирилл обернулся. Отвратительная конечность тряслась, как в агонии, плотно прижатая к подвальному оконцу. Видимо, последний удар развернул колышек, и тот проскользнул в щель между досками, плотно заклинившись там.
Щупальце дернулось. Потом еще и еще. Доски трещали и выгибались.
Кирилл нагнулся, сгреб мокрый ком земли – и швырнул его в чудовище. Не целясь, не стремясь куда-то попасть – просто швырнул. Затем пришла очередь горсти песка, большая часть которого осыпалась тут же на самого Кирилла, залепив глаза и рот. Потом полетела гнилая доска и какая-то тряпка.
И снова беззвучный рев, от которого к горлу подкатил ком тошноты – но уже рев злобы и ненависти. Щупальце задергалось еще сильнее, то скручиваясь в жгут, то разворачиваясь.
Что-то лопнуло над головой Кирилла, посыпались обломки досок, а пятачок, на котором он стоял, залило ярким – о, каким ярким он сейчас казался! – светом.
Кирилл рванулся, подтягиваясь на ободранных руках, одним прыжком преодолев все пять ступенек, и метнулся в зияющий проем, выбивая телом остатки досок, раздирая плечи об острые выступы.