Долговязый шарахнул Зуева кулаком по темечку и, как тряпку, отшвырнул ногой в угол.
Распрямился, глянул на оцепеневшего Леонида. Оскалился окровавленным ртом. Усмешка была волчья, в глотке рокотало рычание.
Шагнул навстречу.
Леонид вскинул браунинг, почти коснувшись стволом лба долговязого. Выстрелил в упор.
Он мог поклясться, будто слышит, как пуля с хрустом вонзается в череп.
Долговязый рухнул. Но скалиться не перестал.
В этот раз телеграмму для облпрокурора Леонид отправлял сам. Был предельно лаконичен.
«Банда беглых з/к уничтожена. Глухов Бадаев убиты. Свищов арестован. При задержании погиб старший помощник прокурора Вадимов».
Вадимова пырнул ножом Свищов, во время суматохи выбравшийся через окошко в задней части дома. Нож угодил точно в сердце; Вадимов умер на месте. Свищова скрутили мурманские сотрудники ГПУ.
В то утро в больницу на Милицейской улице разом прибыло столько раненых, сколько не бывало, наверное, с самой войны. Шелестову проломили голову, он был без сознания. Врачи о его состоянии отвечали уклончиво, и становилось понятно, что пациент тяжелый. Пряхин от него не отходил, хотя у самого была сломана ключица и три ребра.
– Не уберег парня, – сокрушенно сказал Пряхин Леониду. – Я обещание его отцу давал. В девятнадцатом, когда Юденич на Питер наступал, мы воевали вместе. Под Ямбургом он меня спас, раненого на себе вытащил. Потом его в продотряд определили, и он в засаду попал с хлебным обозом. Кулаки их всех убили, вспороли животы да набили зерном… А Витюшка его у меня на глазах рос, почти как сын.
У Пряхина затряслись губы, лицо исказилось. Смотреть на это было почти невыносимо, Леонид отвернулся.
– Не упусти его, зверя этого, – горячо прошептал Пряхин, придвинувшись к Леониду почти вплотную. – Слышишь? Не упусти!
– Да, – сказал Леонид. – Конечно. Никуда не денется.
Он был уверен, что Пряхин говорит про Свищова. Трупы двоих застреленных бандитов, Глухова и Бадаева, лежали в больничном морге.
Свищов содержался в КПЗ линейного отделения. В больницу бандита не повезли, хотя при задержании его отделали так, что страшно было смотреть. Левая половина лица была черно-фиолетовая, как баклажан; один глаз заплыл, не открывался; правая рука сломана. Вызвали в отделение фельдшера, который сделал Свищову перевязку и наложил лубки на перелом. Затем приступили к допросу.
Допрос вел Крутов. Леонид вопросов почти не задавал. Да это и не требовалось: Свищов был на удивление разговорчив. Видать, понимал, что ничего хорошего ему не светит. Рассказал и про женщину с детьми, убитую возле станции Лопарской, и про рабочих двадцать пятого барака. Зашла речь про четвертого беглеца, Тарасенко.
– Из него бандит, как из говна пуля, – сказал Свищов презрительно. – Он после барака совсем разнюнился, даже слезу пустил. Ну и кончили его. Там где-то, посреди тундры.
– И съели? – спросил Леонид.
Свищов ощерил острые осколки зубов.
– Ну а что? Хоть какой с него прок. На вкус был не хуже оленины.
Секретарь, который вел протокол допроса, посадил еще одну чернильную кляксу и даже прорвал пером бумагу, так сильно у него тряслись руки.
Снова приснилась жуткая темная фигура. Наполовину человеческая, наполовину звериная. Горящие глаза, острые зубы, длинные когтистые лапы…
Леонид пробудился со стоном. Кто-то тарабанил в дверь пульмана. За окном была белесая муть, часы показывали четверть первого ночи. Или уже день?..
Нет, не может быть.
Снова послышался стук в дверь. Тяжелый, отдающийся звоном в больной голове.
Так судьба стучится в дверь…
– Зуев, – уверенно сказал Крутов. – Больше некому.
Леонид обулся, накинул пальто. Потом открыл дверь ночному визитеру.
Точно, Зуев. Синяк под глазом, нос распух. Лицо мрачное.
– ЧП у нас, товарищ Шанцев, – объявил оперуполномоченный с порога. – Из морга труп Глухова пропал. А санитара, который там дежурил, словно дикий зверь погрыз. Горло в клочья порвано, печень выедена.
Леонид с дрожью вспомнил, как Глухов рвал зубами лицо милиционера. Словно зверь. «Не упусти зверя», – заклинал Пряхин…
– Куйва, – произнес Леонид онемевшими губами.
Зуев кивнул.
– Он самый. Точно как лопари сказывали.
Крутов отчего-то возмутился.
– Полно вам, Леонид Романович. Сами же говорили, что это сказки.
– А вы говорили, что читали про куйву в книге, – сказал Леонид.
– Это любопытные суеверия отсталого народа, понимаете? – воскликнул Крутов. – Страшные сказки, чтобы предостеречь непослушных детишек. Миф.
– Отнюдь, – возразил Леонид. – Не миф здесь людей убивает, реальная тварь. Как вы происшествие в морге объясните?
– Не знаю. Подельник труп главаря из морга выкрал. Мы ведь одного из беглецов так и не нашли.
– Тарасенко свои же убили. И сожрали потом.
– Это Свищов так сказал. Как можно верить бандиту на слово?
– Зачем ему на себя такое наговаривать? – Леонид опять завелся; нервы стали совсем ни к черту. – А санитар? Санитара что, волки загрызли?
– Не знаю, – повторил Крутов. – Может, и волки. Или бешеные собаки… – Он устало вздохнул. – Не верю я в бессмертных упырей. Разве что Глухов не был мертв, а только ранен. Патологоанатом тело еще не обследовал…