Звезды мерцали, обещали жизнь, полную приключений. Надя купила себе еще немного детства, украв частички двух душ. Девчонки вырастут, станут взрослыми, родят своих детей, но то, что они сделали этим летом, навсегда останется с ними. Определит будущее, повлияет на поступки. Частица их детства, трепещущая в гнезде из скорлупы. Они будут рисовать бесполезные круги всю жизнь, стараясь защититься от огромного страшного мира. Это справедливая цена. В конце концов, она показала им настоящую ведьму, позволила по играть в ее игру. Придумала ритуал с раскопкой могилы, наболтала, что, скормив ведьме убитую ее колдовством собаку, они вернут той проклятие. Позволила придумать одно из правил – как же глупо они выглядели, топчась в этих кругах. Надя улыбнулась, вспомнив, как рядом с пепелищем притворялась, будто ей страшно. Она сделала страхи и фантазии реальными. В ее игре не нужно было представлять, что дача – особняк из «Возвращения в Эдем», а яблоневый сад – лес, полный троллей. Все было по-настоящему. Возвращаясь ночью из штаба, она заходила к подругам, стояла у открытых окон, слушала дыхание спящих, перебирала их тревожные страшные сны или тяжелые от бессонницы мысли. Пыталась найти признаки раскаяния, сожаления. Купировала зарождающиеся желания рассказать все взрослым, насылая сны, в которых мертвые родители обвиняли Лику и Оксану в своей смерти под язвительный смех ведьмы.
Она их изменила, высосала их детство, сделала взрослыми. Они состарятся и умрут, но самая прекрасная их часть сохранится навсегда в ней.
– Во мне, – сказала Надя светлеющему небу.
Она стояла и думала, что когда-нибудь, когда ей надоест быть ребенком и она решит вырасти, то отправится к звездам. К тому времени наверняка люди придумают, как к ним добраться. Это была не ее мечта, а мертвой девочки. Хорошая мечта. Ее стоит воплотить в жизнь.
Надя грезила, пока небо не посерело, а звезды не погасли.
С первыми лучами восходящего солнца она вернулась домой. Легла рядом с мамой (та вздрогнула во сне), залезла под одеяло и прижалась к теплому телу. Теперь можно разрешить выздороветь Ликиной бабушке и Оксаниной маме. Даже дать свободу женщине, которая не была ей матерью, но чье тепло Надя с жадностью вбирала. Все равно скоро «родители» заметят, что она не растет. Но пока она будет наслаждаться последними днями лета. И не станет думать о том, что пора искать себе новых лучших подруг. Они найдутся, как и способ оставить их детьми. Ведь детство – самое прекрасное, что есть в жизни.
Фантомы
Очки, которые Ярик нацепил мне на нос, оказались ощутимо тяжелее привычных. Дужки туго обхватили голову. В правом ухе угнездилась капелька наушника.
– Ну как, Миш? Не давит?
Я провел пальцами по необычно толстой оправе и обнаружил коробочку, прицепившуюся к правой дужке. Нашел косые отверстия микрофона, выпуклую полукруглую линзу камеры и непонятную металлическую решетку. Нащупал торчащий сзади тумблер выключателя.
– Слегка некомфортно, – признался я. – Из-за наушника. Все-таки без него лучше слышно, а это важно…
– Ничего, – успокоил брат. – Дело привычки. Скоро ты убедишься, что оно того стоит.
Руки Ярика источали привычную смесь запахов жидкого мыла, пота и сладкого мужского парфюма, который мне никогда не нравился. Он пару минут колдовал с прибором на очках, шумно дыша над самым ухом, потом щелкнул тумблером – и наушник ожил.
–
– Это что, Нина?
– А то, – довольно отозвался Ярик. – Шестьдесят часов у микрофона, два гига записей. Потом голос придется синтезировать, ради экономии памяти. С расширением базы понадобится большой объем и лицензия на использование синтезатора речи, так что пока работаем, с чем можем. Впрочем, это не главное. Я дал программе ее имя.
– Как романтично, – фыркнул я.
– В любви и на войне все средства хороши…
Я знал, что он улыбается – со временем это начинаешь определять по голосу.
– Главное, чтобы она работала, Ромео.
Он шаркнул стулом по полу.
– Координаты действуют по принципу часов. Думаю, ты быстро разберешься…
– Часов?
– Представь, что ты стоишь в центре большого циферблата, тогда прямо перед тобой двенадцать часов, справа и слева, соответственно, три и девять…
– О’кей, я понял.
Наушник издал звуковой сигнал.
– Прогуляемся? – предложил Ярик.
Щелкнула, распрямляясь, трость, и брат вложил в мою руку прохладную рукоятку. Запястье привычно охватил ремешок. Я нащупал край стола, аккуратно поднялся на ноги. Нет ничего проще, чем ушибиться об угол, которого не видишь…
Я вытянул руку и уткнулся ладонью в грудь Яри-ка. Подушечки пальцев коснулись плотной ткани рубашки.
Наверное, чувства так ярко отразились на моем лице, что он рассмеялся.