Самая страшная книга 2022

Как-то в парке Женя познакомился с компанией, его угостили водкой, смеялись: «Мужик лишь пиво заварил, а черт уже с ведром». Слово за слово, двинули к Жене в гости. Вернувшись с работы, мама обнаружила бесчувственного сына: его опоили клофелином, квартиру ограбили. Кое-что из техники мама нашла в ближайшем ломбарде, выкупила. Но летом Женя уже сам вынес компьютер и телевизор, мамины украшения, ковры. За сто пятьдесят рублей продал комнатную пальму.

В августе Руслан, штатный водитель «Альтаира», разбился на своем «жигуле».

Женя спал на лавочках, его били и грабили малолетки, он сам ограбил какого-то мужичка и схлопотал условный срок. Ночами мама рыдала за стенкой.

Он резал себя ножом, но не чувствовал боли. Копающимся в мусорных баках его застали Юли: девочки выбежали из суши-бара, окатили шокированными взглядами. Юля, с которой он целовался в прошлой жизни, прикрыла лицо ладошками и прошмыгнула мимо.

– Бедный человечек, – донеслось до ушей. Женя вынул из контейнера бутылку и вылил в рот пивную пену.

Троллейбус волочится заснеженным проспектом. Мигают гирлянды. Пассажиры, хорошенькая брюнетка и ее бойфренд, отклеились друг от друга, принюхиваются. Женя сидит в хвосте троллейбуса. Шапка набекрень, ватник в пятнах рвоты. Рука обмотана целлофановым пакетом.

– Фу, давай пересядем, – кривится брюнетка.

Они идут по салону, парень бросает брезгливо: «Какой-то черт». И Женя соглашается, шевелит пальцами, писклявым голосом одушевляет пакет:

– Чер-р-рт!

А бывает, Женя подходит к прохожим, присматривается, ищет таких же, как он. Понимает, что многие из двухсот сорока пали в уличных драках, загнулись от наркотиков, выхаркали легочную ткань на нарах, на койках больниц и ночлежек.

Но кто-то выжил, и по городу ходят рано постаревшие мужчины и женщины, с помятыми лицами, с запахом земли и перегара. С такими пустыми глазами, будто из них изъяли какую-то очень важную часть. Будто их души навек заточены в подвале, в закопченной бетонной избе. Глядят не мигая на сцену. И маленький Женечка там среди них.

В темноте.

Анатолий Уманский Алая печать

1. Человек с алым знаком

Каин плеснул остаток шнапса в бокал и протянул мне:

– Выпейте, господин Соколов. Вы похожи на прибитую крысу.

Он не мог бы выразиться точнее. Одежда висела на мне мокрыми тряпками, кровь, натекшая из разбитой головы, пятнала лицо боевой раскраской.

На Паркштрассе, где редкие фонари с трудом разгоняли сырой сумрак, а уцелевшие после бомбежек дома-муравейники лепились друг к другу, удерживаемые от обрушения, надо думать, единственно молитвами своих обитателей, какой-то оборванец едва не раскроил мне череп обрезком трубы. С ним были еще двое, вооруженные ножами, и, хотя перед глазами у меня все плыло, а черты их лиц скрадывал полумрак, я все же разглядел на каждом из них грубо намалеванное подобие Каиновой печати – той самой, над феноменом которой ломали голову не только уголовники всех мастей и недобитые гитлеровские палачи, но, что пугало гораздо больше, и лучшие умы мира.

Той самой, что сейчас я видел на лице своего собеседника.

Она горела под линией серебристых волос – хитросплетение незаживающих разрезов, столь изощренное, что при долгом взгляде начинала кружиться голова.

– Это не слишком больно, если хотите знать, – заметил Каин, перехватив мой взгляд. – Саднит немного, но это невеликая плата за мои… возможности.

За стенами дома Шультеров гулял ветер, дребезжал оконными стеклами, свистел в дымоход, как в гигантскую флейту. Огонь потрескивал в камине, бросая на белые стены изломанные тени, содержимое бокала в протянутой руке играло янтарными отблесками. Старинные часы в углу сухо отбивали мгновения. С фотографии на стене улыбались Шультеры: высокий, сухопарый Эрнст в квадратных очках, его кругленькая супруга Марта и хорошенькая белокурая Габи, их дочка.

– Я буду пить только с разрешения хозяев, – заявил я, почти уверенный, что их давно нет в живых. Кроме Габи, разве что, но она наверняка бы предпочла умереть.

– На что вам разрешение? – снисходительно улыбнулся Каин. – Разве вы не победители?

Глядя в холодные голубые глаза человека с алой печатью, я сказал:

– Но не мародеры.

Содержимое бокала выплеснулось мне в лицо.

– Выбирайте выражения, господин офицер – как вас там по званию? – промолвил Каин, зажигая сигару. – Иначе я не дам за вашу жизнь и ломаного пфеннига.

Глаза щипало. Смаргивая жгучую жидкость, я утерся кулаком. Обтесать им лицо с алой печатью во лбу было все равно невозможно.

Не считая печати и преждевременной седины, выглядел Каин вполне обыкновенно. Среднего роста, неплохо сложен, хоть и не атлет, черты лица капризно-надменные, льдисто-голубые глаза – не самое приятное лицо, но ничего демонического. Однако армии, сломавшие хребет нацизму, не могли остановить смертоносное веселье этого человека, и целые города трепетали перед ним.