Бил его Дыба долго: старательно валял ногами по линолеуму, наступал на пальцы, до хрусткого доханья колотил по ребрам, таскал за волосы, тыкая разбитым в квась лицом в стены.
– Вот так-то, мля. Завтра жду два куска зеленых, и не дай тебе бог просрочить, сука. Фокусник херов… – Отдуваясь, Дыба наконец выпрямился.
Порядком вспотевший после расправы, он вышел из офиса, хлопнув дверью, а вслед ему испуганно пялилась очередь. Уже добравшись до «Широкого», проверил пейджер. Прочел сообщение, достал «Моторолу» размером с кирпич, вытянул антенну и набрал номер.
– Алло, Алевтина Михайловна, звонили?
– Олеженька, ты? У тебя шумно…
– Это шоссе, извиняюсь. – «Олеженька» захлопнул дверь внедорожника.
– Олеж, ты с сотового? Дорого же, – переживал голос пожилой женщины в трубке.
– Да мелочь… Рассказывайте, что у вас? Обидел кто?
– Ой, не дай бог, хорошо все. Спасибо хотела сказать…
– За что?
– Ой, скромник! – усмехнулась Алевтина Михайловна. – За мебель тебе спасибо огромное! И за игрушки для детишек. Наверное, кучу денег потратил?
– Что вы, Алевтина Михайловна, я ж не из своего кармана, это все Фонд ветеранов, – не моргнув глазом соврал Дыба.
– И все же спасибо тебе, Олежа. Не знаю, что бы мы без тебя делали.
– Я ж разве не понимаю, сам в этом приюте вырос… А чего хотели-то?
– Да тут люди из администрации приезжали, тебя искали – говорят, документы им проверить надо, да еще по пожарной безопасности… Я сказала, что все вопросы решает собственник.
– Все верно.
– Так ты подъедешь?
– Как смогу, Алевтина Михайловна, так сразу…
– Ну, с богом.
Положив трубку, Дыба вдруг заметил на противоположной стороне шоссе копошащуюся в коричневой каше фигуру. Та то и дело пыталась подняться на ноги, но по неведомой причине вновь и вновь валилась в слякоть.
«Бухой, что ли?» – подумал Дыба. Мимо, совсем рядом, прошла мамаша, отчитывающая мальца с безразмерным портфелем. Никто из них даже не повернул голову на беднягу. «Мож помочь?» – шевельнулась совесть, но Дыба тут же отбросил эти мысли – еще пальто испачкает. А фигура тем временем все же поднялась на ноги. Вернее, на ногу – вторая отсутствовала по колено. В натянутой по самый подбородок шапке, одноногий «поводил жалом» и застыл. Глаза инвалида прятались под изодранной тканью, но Дыба чувствовал, что взгляд направлен на него. Не шевелясь, Олег с минуту играл с одноногим в гляделки, пока не почувствовал, что в глазах темнеет. Резко втянув ртом воздух, он осознал, что не дышал все это время. Помотав головой, Дыба отвернулся и завел машину.
– Развелось долбанутых! – буркнул он, выжимая сцепление.
Сегодня у Дыбы намечалось еще одно дело, гораздо приятнее предыдущего. Припарковавшись у двухэтажного – дореволюционной еще постройки – здания, уродливо облицованного пластиком, он было подбежал к двери, но потом хлопнул себя по лбу. Вернулся в «Широкий», положил кастет в бардачок. В заднем стекле машины мелькнула низенькая тень – будто мальчишка какой. Совсем обнаглели!
– Э, але, вагон здоровья? Помочь разгрузить?
Тень не ответила, а на разборки времени не было – импортные котлы показывали почти четверть девятого. Опоздал.
Вбежав в раздевалку, Олег наскоро содрал с себя одежду, бросил на скамью и, обернувшись выданным на входе полотенцем, буквально влетел в предбанник, встреченный сытым пьяным хохотом и ароматом шашлыка.
Вокруг деревянного стола, уставленного закуской и запотевшими бутылками, собрался весь цвет Тулы. Тряслись от смеха обвисшие, почти женские сиськи Гагика – тот держал Пролетарский округ. Рядом, ссутулившись, недоверчиво нюхал мойву костлявый Шухер – этот отвечал за все пряничные палатки на пригородных трассах. Неловко ютился меж бугристых плеч бычков смущенный полукоммерс Женя Василенко, заправлявший производством и реализацией поддельных самоваров из крашеного алюминия. На елозящую у него на коленях рыжую ранетку он не обращал никакого внимания – не до нее, быть бы живу. А в дальнем углу одинокий, точно его окружало защитное поле, нет, не сидел – восседал – благообразный старичок с грустными добрыми глазами. Щеки его непрестанно шевелились. Варикозные вены на бледной коже перемешивались с синюшными контурами наколотых звезд, крестов и колючей проволоки. Купола православного храма на груди нежно окутывало облачко седых волос, а вот у порога было насрано раскидистым поносом старческих пятен. И когда этот старичок легонько, словно кто чиркнул спичкой, откашлялся, воцарилась тишина. Смолк Гагик, подавившись смешком, затихли проститутки, напряглись бычки, завертел головой полукоммерс.
– Что ж ты, Олежа, опаздываешь? Уважаемые люди ждут, нервничают…
Занервничал и Дыба, глядя в теплые усталые глаза законника. «Полны любви», – мысленно усмехнулся он. А было не до смеха.