Девка была тощая, не во вкусе Яроша, с крепкими, как ранние яблочки, и такими же маленькими грудками. Зато теплая. Ее в губы Ярош целовать не стал, сам знал, что от его рта сейчас несет тиной, сразу спустился ниже, задрал подол рубахи, прильнул губами к мелко вздрагивающему животу, спустился ниже, в мягкий волосяной холмик. Девка придушенно пискнула, боясь подать голос и быть узнанной, на что Ярош самодовольно улыбнулся. Темнота ему была не помеха, у него все девки выдавали себя, так что он всегда знал, кого сторониться до следующей весны, а то и до русалий.
И, конечно, Иренку он узнал еще до того, как растянулся на ней плашмя, подминая под себя послушное разгоряченное тело. Но какова Иренка! И не боится брату попасться! Что Милан тоже охотится где-то здесь, Ярош знал. Как и то, что быть Иренке поученной вожжами, может, и посильнее, чем Бланке, если Милан прознает о ее участии в мавкиных забавах.
Он уже излился в выгибающееся под ним тело и теперь лениво размышлял, отпускать девку и охотиться за другой или же придержать Иренку до утра. Тощая, как дворовая кошка, она оказалась куда горячее вдовой Лушки. В невесты не сгодится, конечно, даже думать нечего, но русалии хоть и идут посреди лета, ночи дают все одно темные и долгие. Можно еще послушать, как стонет под ним Миланова сестрица. Только мысли то и дело возвращались к Бланке. Получила ли она свою порцию науки, или ей хватило прошлого года и нынче она даже не выглянула за порог?
Не успев унять раздражение от того, что в голове снова появились мысли о Бланке (вот далась ему эта девка!), Ярош ослабил хватку, и Иренка недовольно заелозила, то ли пытаясь сбежать, то ли делая вид, чтобы Ярош держал крепче. Или жесткие ржаные стебли кололи нежную кожу, поди с этими девками разбери! И в этот момент он услышал крик. Нет, поле вовсе не было безмолвным. Хихикали и шуршали рожью мавки, гыкали упустившие добычу парни, вскрикивали и стонали парочки. Шумным было поле, вроде каждый сам по себе, а отдельно никого и не услышишь. Но этот крик был другим.
Отчего-то Ярош сразу сообразил, в чем дело. Поднялся резко, заставляя охнуть размякшую Иренку, поправил исподнее и бросился на звук. Только бы не за межой!
Когда он добежал, по крику, уже хриплому и полному безнадежной усталости, он понял, что от самого страшного боги их уберегли. Бронислав, чтоб его самого боги взяли и мавки до дна выпили, не сумевши поймать ни мавку, ни девку, решился на большой грех. Он подкараулил девку у межи, когда она замешкалась, снимая обувку. Нельзя брать силой, нельзя брать за полем! Кто в деревне не знает этого? Броник тоже знал. Но он хотел девку, теплую и сладкую. И решил, что ничего не случится, если он прихватит девку у межи да и затащит силой на поле. А уж на поле-то он в своем праве, разве нет?
Все это Ярош понял по следам во ржи, понял, глядя на неясный силуэт толстого Брони, с пыхтением старого кабана елозившего в примятой соломе над продолжавшей отбиваться девкой. И по голосу Ярош ее тоже узнал. А не узнал бы, догадался бы и так, кто еще мог опоздать и замешкаться у края поля? Бланка.
Звериная ненависть к Броне хлестнула мгновением Яроша и пропала. Словно это происходило не сейчас, не прямо перед ним, а вдруг всплыло воспоминанием. Разве так бывает? И он потряс головой, изгоняя глупые мысли. Ну да, толстяку повезло. Что Ярошу до этого? Можно подождать, когда он закончит, и перехватить Бланку, пока она еще не успеет прийти в себя и побежать. Но Ярош, не брезговавший целовать мавок, почему-то передернул плечами и развернулся, уходя прочь от молящей о помощи Бланки. Может, потом? Если встретит Бланку случайно, поймает за руку или за косу?
Но не после Брони.
И он ушел снова в самую сердцевину поля, резко раздвигая руками рожь, будто злился на нее за что-то. И пойманную мавку любил скучно, без ласк, сам замерзая от ее холодного, словно лягушачьего тела.
А потом и впрямь поймал Бланку. Не поймать ее было нельзя, она совсем не понимала правил русалий и вместо того, чтобы со смехом бегать по ржи, просто брела куда-то, при этом не покидая пределов поля.
Поймал, повалил в высокую рожь. Правда, почти сразу же об этом пожалел. Бланка была не чета Иренке. Да, в теле, и грудь почти как у той, первой в эту ночь его мавки, но до того вялая и неотзывчивая, что Ярош почувствовал себя неуютно. Будто не до конца остывший труп. И пусть он прекрасно знал, что мавки те же мертвячки, утопленницы, и оттого, чтобы не глядеть в белые выцветшие зенки, русалии приходятся на темные ночи, но до потех с настоящими мертвецами не опускался. Да и никто в их деревне, даже неразборчивый Броник! Он все-таки поцеловал Бланку в губы, просто чтобы проверить, что дышит. Да нет, живая! А что вялая, так этот кабан Броня отдавил ей все бока, намял косточки. И снова показалось странное. Словно не будь Брони, и Бланка сказала бы ему что-то такое, о чем девки обычно молчат даже после свадьбы. Ярошу и не надо было того вовсе, но он все равно ждал.