Самая страшная книга 2024

Домой я вернулся засветло. Газету теперь читала мама, а папа колдовал на кухне над цыпленком табака. Они весело о чем-то спорили, перекрикивая друг друга через всю квартиру. Их голоса были такими домашними и уютными, что я впервые за день расслабился.

Жвачку я распечатал, когда по телевизору шла программа «Время». Пожевал – никаких таинственных вкусов, обычный персик. С дрожью в пальцах развернул вкладыш. Он оказался нормального размера, без чудовищ и голых девушек, дурацкий комикс с надписями на странном языке – почти тот же «Патбом».

Я лег в кровать и долго не мог заснуть – вокруг плавали человек с кроличьей мордой, отрубленная кричащая голова, жрущий волчью ягоду оборотень, гигантские глисты, кусающие руку физрука, висящий на мочке уха урод с огромными глазами и таксофонная трубка с торчащими из динамика черными иголками…

Утром, покуда мама наглаживала мою школьную форму, я позвонил Торгу.

– Шикарная жвачка, а?

– Да, бомба.

– Кислая, дальше такая сладкая, а потом, значить, перечная! – воодушевляясь, перечислял Торг.

– А в конце на вкус как шоколадка, арбуз, чипсы и яблоко! – говорил я, расплываясь в дурацкой улыбке.

– Я ровно пять минут жевал и чую, голова, значить, дребезжит. Скорее выплюнул.

– И я.

– А девка у тебя как? У меня прямо во! Все видно, вообще все. Такой огромный вкладыш, значить, ух, и поменяюсь же я! Небось, и кроссовки себе, как старые, выторгую.

– Да, у меня тоже красотка. Рыжая и совсем голенькая.

– Ну!

– В общем, пора мне в школу. Давай, Торг. Свидимся.

– А то!

Я нажал на рычажки сброса звонка, повертел в руках трубку – она совсем не была похожа на таксофонную – и положил ее на крепления.

* * *

Миша Торг уехал в Москву через десять дней. Отец его высоко поднялся, но вскоре досадил людям, брызгавшимся духами из мертвецов, – так, по крайней мере, мне писал Торг.

Его папу застрелили прямо в подъезде их нового дома.

Сын пошел по стопам отца и, окончив школу, стал видным коммерсантом. Потом нырнул в политику. Не знаю, пересекался ли и он с людьми, пахнущими мертвецами, но однажды Торг исчез. Одни поговаривали, что он украл серьезные деньги и скрылся в жаркой стране с невыговариваемым названием. Другие утверждали, что Торг плотно сел на наркотики и закончил жизнь на какой-то подмосковной теплотрассе.

В моей жизни все было не очень, скопились проблемы и заботы, здоровье подводило. Тридцать первого августа выдался свободный день, и я пошел к родителям – поболтал о том и сем, поделился горестями, разобрал свой старый хлам. В маленькой коробочке нашел две завернутые в выцветшую карту разноцветные жвачки – что стало с остальными, я, конечно, уже и не помнил.

По дороге домой я споткнулся о ржавую отвертку, изогнутую и странно заточенную. В детстве я постоянно что-то находил на улице, будто мир специально подбрасывал интересные штуковины, а когда вырос – как отрезало. Эта находка была первой за много лет – я, разумеется, сразу ее признал, но подбирать не стал.

Дома меня ждал сын. Двенадцатилетний, но гораздо более сообразительный и здравомыслящий, чем были мы в его годы. Я показал ему жвачки и неожиданно для самого себя рассказал о невероятном приключении с Мишей Торгом в последний день давно сгоревшего лета.

Мне думалось, что сын заскучает, – в Интернете полно куда более понятных ему историй, без таксофонов, вкладышей и сражений между районами. Но он пришел в восторг, гуглил в телефоне фотки незнакомых вещей, выпытывал с горящими глазами детали, а в конце спросил:

– Пап, неужели вы правда все это видели? Вам не показалось? Ты это вообще не сочинил?

Я пожал плечами, достал карту и протянул сыну. Потом развернул одну «Кись-бом» и бросил в рот. Сын изучил пожелтевший лист бумаги, глянул на меня, хитро улыбнулся, схватил вторую и принялся жевать.

– Какая же кислая! – через несколько минут сказал он.

– Ух, а какая теперь перечная! – Я закашлялся.

– Пап, а теперь-то! Разом и шоколадная, и арбузная, как чипсы и как яблоко!

– Но такой ее можно жевать только пять минут, – напомнил я.

Мы сосредоточенно жевали, заговорщицки переглядываясь. Потом я выплюнул жвачку в фантик, сын тоже, и я пошел на кухню – выкинуть бумажки в ведро.

По дороге я все думал про это волшебное чувство, когда просыпаешься в последний день лета и что-то как будто натягивается в душе, тронешь – зазвенит, и слезы на глазах, и до каникул еще сотни тысяч лет. Это ощущение изредка приходило и годы спустя, но уже не приносило тоску по уходящему лету, а напоминало, что детство растаяло как сон.

– Пап, – сказал сын, когда я вернулся в комнату, – это ведь и правда крутейшая жвачка.

Я посмотрел на лежащую на столе развернутую карту, на криво нарисованные елочки, человечков и домики. Сердце сладостно заныло, и я, улыбнувшись, ответил:

– Лучшая жвачка в мире.

Добро пожаловать в КЛУМ! (статья)