Самая страшная книга 2024

Он вспомнил, почему ему в разговоре с мамой показалась знакомой эта красивая фамилия. Но мозаика из деталек не сложилась. Никита как будто пытался собрать космическую ракету: были рукоятки, экраны, предохранители и кнопки, горючее, насосы, но не нашлось корпуса.

У Никиты болела голова – распирало там, куда во вчерашнем сне тайный гость погружал пальцы. Было душно, во рту пересохло, саднила раненая нога. Читать рассказ совершенно не хотелось. И Никита всерьез подумал, что надо все-таки вызвать такси, доковылять и уехать отсюда ко всем чертям. Напрасно он хорохорился: весь изранился, потерял сон, заработал постоянную мигрень. Из тайны исчезла сладость, наоборот, от нее горчило во рту.

И тут Никита вздрогнул: как он объяснит свое бегство маме? Кошмары, скверные предчувствия, фантастика… Нет! Это будет даже хуже привычного поражения в споре. Он превратится после такого в боксерскую грушу и окончательно признает себя Человеком Minimus.

Никита зажмурился и попытался отвлечься от боли. Открыл через силу глаза и принялся читать рассказ.

В нем говорилось об амбре – загадочном веществе, образующемся в желудке кашалота. Была гипотеза, что выделялась она из-за того, что твердые клювы проглоченных кальмаров царапали нежное нутро кита. Тайны окружали амбру – люди находили ее на морских берегах и не понимали, откуда она взялась. Зороастрийцы верили, что это фекалии трехногого осла, стоящего посреди моря Фрахвкард. Однажды некто обнаружил, что если правильно и долго царапать печатным словом мысли человека, а потом в нужный момент оказаться перед ним, то из головы вылупляется субстанция, похожая на амбру. Съевший амбру приходил в немыслимый восторг, сравнимый с наслаждением от всех наркотиков мира: чувство, что ты сотворил что-то, используя собственное слово. Для изъятия амбры подходил не каждый человек, только мечтатель, любитель вымышленных миров, ибо сознание реалиста защищено кольчугой цинизма. И некто, сперва возликовав от своего открытия, испытал горечь и страдания – у него не было таланта, тексты были беспомощны, его не публиковали и присылали пачками отказы. Он знал секрет, как историями заготовить и вскрыть мозг, но не умел познания использовать. Ему оставалось только страдать и униженно учить других – тех, кто мог протаптывать историями тропы к неведомым мирам. Взамен ему иногда перепадал кусочек. Амбра чужих творцов обладала странным свойством: сдерживала старение, но не насыщала и, словно по умыслу злых сил, сильнее распаляла страсть.

Впервые за три выпуска рассказ был подписан, автором значился Симон Михайлович Вейс.

Никита даже не удивился, лишь подумал: сколько же деду лет? Попытался встать – раненая нога и голова в унисон пульсировали болью, казалось, будто его насквозь, сверху донизу, прошили спицей. Никита хотел доковылять на кухню за водой, но представил, что по дороге его ждут коварные осколки, залитые кровью обломки рамки, бордовые следы раненой стопы, взирающие с фотопортретов жестокие боги – ни дать ни взять полная ловушек и алтарей планета смерти, – и не решился.

Прихрамывая, Никита вышел на балкон. Он и сам не заметил, как стемнело.

Стояла мертвая тишина. Голова болела так, словно была созревшим бешеным огурцом, готовым выплюнуть семена. Никита боялся потрогать лоб; в калейдоскопе памяти крутились кадры из детства, набухала и взрывалась голова. Он взмолился: пусть в окно соседнего выглянет девушка, пусть она даже не переодевается, пусть просто будет, да пусть не девушка, а старуха, пусть залает собака, заорет пьяный, рванет салют. Пусть произойдет хоть что-то!

Ничего не произошло.

Куски головоломки складывались сами собой: дед использовал связи и напечатал свои ужасные, но способные царапать мозг и мысли рассказы в нескольких экземплярах журнала. Стиль его был плох; героев, слабых и жалких, он писал с себя, коряво строил предложения и не умел иначе. Видимо, в тот раз он чудом получил от кого-то из подписчиков журнала желаемое, но таланта не хватало, чтобы печататься регулярно и без протекций. Тогда он стал раскрывать великим мастерам секрет добычи амбры. Взамен с ним иногда делились, но, очевидно, крохами. Со многих фантастов по малому кусочку – хватало, чтобы не стареть, но желание распалялось. Как и бывает с неудачливыми творцами, он не оставлял надежды, что однажды все получится. Дед взял ребенка из детдома, растил любителем фантастики. Провалился, переключился на внука…

Выходило, что все дни, которые Никита провел в квартире, истории деда подготовляли его к отдаче амбры – мариновали, отбивали, жарили. А во снах мозг реагировал на эту заготовку…

«Но дед же проиграл, – сказал себе Никита. – Он сгинул, не успел… добыть мою амбру. Все эти фантасты, его ученики с тщеславных фоток, чертовски долго жили, но ведь не стали же бессмертными. Брэдбери, Гаррисон, Ле Гуин – все умерли, ну, пусть под девяносто. Без них дед точно помер. Он не появится, ничто не вылупится!»