Самая страшная книга. ТВАРИ

Змея почувствовала присутствие человека. Шевельнулась крупная голова, украшенная пятнистым рисунком. Тело пошло волнами, пытаясь ускользнуть под корни. Ванягин наступил на хвост – вполсилы, нельзя навредить. Одновременно воспользовался крюком. Толстая проволока придавила чешуйчатую шею к земле. По поводу змеиной шеи в лагере травили анекдоты.

В нос ударил затхлый запах – вонь разъяренного щитомордника. Отворилась пасть, и зубы откинулись как на шарнирах, как выкидные ножи малолеток в переулке.

Ванягин перехватил щипцами змеиную голову. Есть! Теперь забросить болезного в мешок, и дело сделано.

Победная улыбка стерлась с лица Ванягина. Острая боль прострелила ногу ниже колена. Слепень, не иначе.

Ванягин посмотрел вниз и успел заметить черный хвост, всасывающийся в сплетение веток.

«Гадюка!» – Осознание обдало чистым дистиллированным ужасом. Он обронил корнцанг, и щитомордник исчез среди корней.

В голове замельтешили картинки: мычащая монгольская корова, чье вымя разбухло от укуса кобры. Овцы, ужаленные гюрзой. Блеющие, они мечутся бессмысленно, перед тем как свалиться замертво.

«Не паниковать!» – заговорил в Ванягине профессионал. Надо распороть штанину, разбить ампулу, ввести сыворотку. Максимум – будет лихорадить до утра.

Змеелов потянулся за рюкзаком. Из пня, из-под мха и сот, выскользнула гадюка. Макаронина в палец толщиной. Широко раскрытая пасть выбрасывала в сторону врага тонкий язычок. От неожиданности Ванягина повело вправо. Почва осыпалась под подошвой, нога ухнула в пропасть, и сам Ванягин, барахтаясь, покатился по склону.

Мох смягчил приземление.

«Аптечка!» – Ванягина трясло. Пот стекал по лбу. Яд… яд разрушает кровь и кроветворные органы… сердце колотится слишком быстро… жар…

На периферии маячила еще одна мысль. Змея никогда не нападает, только защищается… Никогда не нападает, а только…

Он разодрал руками штанину и стиснул челюсти. Две крошечные ранки зияли в зарослях курчавых волос на икре. Место укуса пульсировало, пульсировала вена в районе щиколотки, будто живое существо, будто что-то забралось в сапог. Ванягин попытался подтащить ногу к губам. Не доставал нескольких сантиметров. Присосаться к ранкам мешал живот. Обильная Наталкина стряпня.

Ванягин застонал от отчаяния.

«Аптечка! Найти ее!»

Но он продолжал сидеть, заторможенно баюкая ногу, взывая к Господу, и в этот момент из голенища, из укромного уголка между шерстяным носком и толстой кожей сапога, выскочила треугольная голова. Змея разогнулась пружиной и впилась в нос Ванягина. Отклонилась, ударила – теперь в оттопыренную нижнюю губу. Боль была адской, словно в лицо плеснули кислотой. Ванягин опрокинулся на болотную кочку, суча ногами, ощущая, как гадюка ползает по оголившемуся животу и кусает снова и снова.

Агонизирующее сознание полыхнуло забытым словом: «Онгбаганджер». Так чабаны называли проклятые участки земли, заполоненные гюрзой, участки, где они не пасли отару.

«Онгбаганджер».

Ванягин с трудом разлепил веки и увидел нечеткую фигуру. Человек… спаситель… сыворотка…

К зрачкам змеелова будто прилипла пленка. Выше груди фигуру скрывала пелена, но в фокусе оставались руки… человек неспешно распаковывал папиросы. Ноготь очертил изображение на пачке, прошелся по Волго-Донскому каналу имени Ленина. Пальцы оторвали уголок, выбили папиросу.

«Так курил отец, – подумалось Ванягину в бреду, – скручивал пачку по мере того, как папирос становилось меньше».

Человек сплюснул картонный мундштук. Раз, второй, передавил крест-накрест. Чиркнула спичка.

«Неужели он не замечает меня?»

А потом узкая черная морда заслонила курильщика. Гадюка вползла на лицо Ванягина и вцепилась зубами в его дергающийся глаз.

Запах «Беломора» – последнее, что почувствовал змеелов.

Лиля Субботина доила змею. Придерживая голову за теменными щитками, вынуждала впиться зубами в край мензурки. Змеиный хвост раздраженно шлепал по столешнице. Из клыков в посуду сочился прозрачный яд. Лиля действовала осторожно: один грамм этой жидкости мог свалить замертво пятерых. Или вылечить… пять сотен. Психические заболевания, несвертываемость крови, радикулит…

– Давай, маленькая, – приговаривала Лиля. Второй лаборант, Наталка Якимова, по совместительству – экспедиционный повар, стряпала на полевой кухне, и никто не мешал Субботиной вдоволь поболтать с подопечными. – Еще капелюточку, и мы тебя отпустим. Пойдешь к деткам своим.

Vibera berus, обыкновенная гадюка, исподволь цедила в мензурку яд. «Метровая самка, красавица», – нежно думала Лиля.

– Правый зубик… левый… не жадничай…

Детство Лили Субботиной прошло в Узбекистане. Родители занимались орошением Голодной степи, а Лиля была предоставлена сама себе. Заводила друзей, в основном шерстяных, пернатых и чешуйчатых; со сверстниками как-то не заладилось. Нехитрые секреты доверяла многочисленным дворнягам, ужам, слизням, ложному каракурту, живущему в банке.

Одноклассники звали ее Маугли – будто было что-то обидное в имени киплинговского персонажа. Особенно их настораживала усиливающаяся привязанность Субботиной к рептилиям.

Бабушка говорила: