Самая темная мука (ЛП)

Она также должна его отпустить. Катарина на 90 процентов была уверена, что он бросит ее где-то, как только закончит тут, и на 100 процентов знала, что готова вернуться к своей старой жизни. Баден слышал ее обещание, данное Алеку, и сейчас считал ее жадной до власти шлюхой. Это больно. Очень больно. Мужчина, который держал ее в объятьях и утешал, который умостил ее на своих коленях и доставил удовольствие, не дал ей кредит доверия. Он даже не спросил о ее версии произошедшего. Или, точнее, приказал ей все рассказать. Теперь она не собиралась ничего объяснять. Пусть думает, что хочет.

Спасибо Господу Богу, она не спала с ним! Любой мужчина, считающий, будто он каждый день во всем прав и забывал о ее желаниях, не достоин внимания.

И все же, Катарина испытывала сожаление от того, что не сможет тренировать его; была уверена, что все еще хотела его, хотя чувств этих и не желала; она грустила потому, что у нее не будет шанса избавить его кожу от сверхчувствительности, и чувствовала опустошение из-за того, что больше его не увидит. Ну что же, это его потеря! Она смогла сотрясти его мир.

- Она очень особенная для него, - сказала Эшлин, - и ты это знаешь. Мы все это знаем. Она имеет право высказаться.

Раньше, Катарина может, и была кем-то особенным. По крайней мере, как возможная любовница. Теперь они этого не узнают.　

- Нет, Мэддокс прав. Я не должна говорить за Бадена. Да и не хочу. Я уеду домой. И буду скучать по вам. Скучать по всем вам. - Дамы в этом доме были очень милыми.

Она задавалась вопросом, сможет ли поддерживать с ними связь после ухода. Баден сохранит связь с мужчинами.

- Оставайся на связи, - добавила она, нежно сжав ногу Эшлин - Если поищешь моё имя - найдешь меня. - Обращаясь к детям, Катарина сказала: - Собак я заберу с собой. Вы можете навещать...

- Собак ты заберешь только через свой труп, - рыкнул Урбан.

- Да. - Кивнула маленькая Ивер, от чего золотистые кудри подпрыгнули у ее висков. - Твой труп.

- Дети. - Вздохнула Эшлин. - Что я вам говорила о запугивании других людей?

- Сначала убедиться, что ситуация действительно касается жизни и смерти, - проворчал Урбан.

- Верно.

Катарина пыталась не рассмеяться - пока не почувствовала привычный жар на затылке. Она напряглась, запах Бадена дразнил ее обоняние, нервные окончание внезапно загудели от ощущений... желая большего.

"Я злюсь на него. Мне не стоит его желать".

- Я говорил с Галеном, - объявил Баден, обращаясь ко всем разом. - Мы с ним уходим. Ради безопасности всех, кого я люблю, - добавил он, когда послышались протесты.

- Только не снова, - заговорил Люциен.

- Мы нужны тебе, - начал Сабин, - а ты нужен нам.

Рейес, хранитель Боли, уставился на него.

- Мы тоже часть этой войны, с нами ты или нет.

Баден оставался неподвижным.

- Вам нужно время на исцеление, и я вам его предоставлю, отвлеку Люцифера, чтобы у него не было времени отправить за вами своих солдат. Я могу перемещаться в преисподнюю, вы не можете. Даже Люциена блокируют. - Посреди напряженной паузы, которая последовала за его словами, Баден продолжил: - Я знаю, что не имею права просить вас отпустить меня - принять это - но я все же попрошу. Ради меня... ради ваших женщин.

Постепенно, воины согласились с ним. С таким упрямцем как он, им пришлось принять то, что Катарина знала с самого начала. Он перевернет землю и небо, но сделает, как хочет.

Баден прошептал ей на ухо:

- Ты, красавица, не поедешь домой. Ты идешь со мной.

Что! Он обнял ее рукой за талию, жестким обручем жара и силы. Удовольствие сравнимое своей интенсивностью с болью.　

- Ты так не прав, что аж смешно. Я отправляюсь домой. - И наконец-то, начну все сначала.

- Однажды я сказал, что отведу тебя в любое место. Но ты выбрала остаться со мной. Теперь ты встретишься с последствиями своего решения.

Катарина напряглась.

- Итак, я снова стану твоей пленницей?

- Если тебе так нравиться играть в нее.

- Я вообще не хочу играть с тобой ни в какие игры.

- Ну, я не могу оставить тебя шастать вокруг, в попытках помочь своему драгоценному муженьку, не так ли?

- Ты идиот. Знаешь что? Если замкнешь меня, я... я... - Что? Она не могла в один день жаловаться на его жестокие методы, а в следующий угрожать ему кровопролитием.

Мэддокс вскочил на ноги, глаза замерцали красным, напоминая Катарине об Алеке и Бадене, когда те выходили из себя.

- Ты осуждаешь Насилие.

Баден задвинул ее за свою спину и ткнул пальцем в сторону мужчины.

- Она моя. Никто не смеет к ней прикасаться. Или пугать ее. И даже смотреть на нее.

Сперва, он обвинил ее в проступках. Теперь защищает? Непонятный мужчина!

Как только Мэддокс отошел, Баден повернулся к ней. Заглянув ей в глаза, он тихо промолвил:

- Может я и идиот, но ты все еще хочешь меня, и кем это тебя делает?

- Я не...

Он склонил и прикусил мочку ее уха.

- Твоя кровь бежит так быстро, что я ее слышу. Твои соски только что затвердели, а запах, который от тебя исходит... - Баден провел носом вдоль ее шеи, глубоко вдохнул, возможно, позабыв о боли, которую испытывал, касаясь чьей-то кожи. - Восхитительный.