Самая темная ночь

– Тогда я, пожалуй, пойду спать, – поспешно сказала девушка, и сама удивилась, как твердо прозвучал ее голос. – Спокойной ночи, папа. – Шагнув к нему, чтобы поцеловать в щеку, она с трудом подавила желание обнять его и взмолиться изменить свое решение. В тот момент Антонину не волновало будущее – главное, чтобы папа обнял ее в ответ и не отпускал. Но вместо этого она отступила и, вежливо кивнув Никколо, ушла в ванную. Там умылась, почистила зубы и долго рассматривала в зеркале свое бледное лицо. Потом, шагая по коридору к своей комнате, она слышала приглушенный голос отца – слов было не разобрать, но его тон совсем не казался расстроенным. Этого слабого утешения Антонине хватило на несколько минут – пока она закрывала ставни, раздевалась, накидывала ночную рубашку, которую пришлось извлечь с самого дна рюкзака, и укладывалась в постель. А после она долго лежала неподвижно, под одеялами и рукодельным покрывалом, принадлежавшим когда-то ее матери, и прислушивалась к едва различимому голосу отца, который показывал Никколо пустую комнату. Вскоре в доме сделалось совсем тихо, последние лучи солнца угасли за закрытыми ставнями, а девушке всё не удавалось унять чехарду мыслей в голове. Шли часы, слезы капали на подушку, и она никак не могла уснуть.

Нужно было как-то убедить отца, что им необходимо уехать всем вместе. Непременно настоять на своем. А для этого призвать на помощь все свое воображение.

Почему ей раньше не приходило на ум поискать убежище для них троих где-нибудь в Италии? Они могли бы найти приют у отца Бернарди или у кого-то из многочисленных папиных друзей и сделать это еще несколько лет назад.

Надо было предвидеть, как все обернется, и заранее убедить отца подготовиться. Хотя бы попытаться…

С первыми лучами зари Антонина надела платье и прокралась по коридору на кухню. Кофе у них не было, даже caffè d’orzo закончился, но, пошарив на полках, девушка нашла пакетик с сухими соцветиями ромашки. Значит, придется довольствоваться простым отваром. Он ее хотя бы согреет.

Вскоре Антонина уже сидела за кухонным столом, обхватив горячую чашку озябшими ладонями, и смотрела, как цветы ромашки расправляют один скомканный лепесточек за другим в горячей, исходящей паром воде. Из коридора до нее донеслись тихие размеренные шаги.

– Папа, это ты?

Но это был не папа – на пороге стоял Никколо.

– По-моему, он еще спит. Не возражаете, если я посижу тут с вами?

– Ничуть, – отозвалась Антонина, хотя сейчас предпочла бы побыть еще немного в одиночестве. – Вам налить? Это отвар ромашки. Кофе у нас не остался.

Молодой человек застенчиво улыбнулся:

– Да, пожалуйста. Мать часто заваривала нам ромашку, когда мы бедствовали.

Они немного посидели молча, дожидаясь, пока отвар остынет.

– Я так и не смогла уснуть, – призналась Антонина через пару минут.

– На вашем месте я наверняка чувствовал бы себя так же.

– А вам почему не спится? Еще шести нет.

Последовала очередная застенчивая улыбка:

– Я работаю на ферме и уже не помню, когда вставал после рассвета. – Он поднял чашку и поставил ее обратно на стол, не отпив. – Скоро нам будет пора отправляться в путь, и вам лучше позавтракать. Постарайтесь съесть хоть что-нибудь. День будет долгим.

– Лучше я что-нибудь приготовлю для папы. Он не… Он великолепный врач, но совершенно не умеет заботиться о себе. Что он будет без меня делать? И Марту он тоже отослал…

– Мы с ним проговорили всю ночь напролет. Он сказал, что для него нашлось местечко в доме призрения. Так он будет все время рядом с вашей матушкой и сможет помогать другим пациентам, если они заболеют.

Антонина кивнула, почувствовав неловкость от того, что не подумала об этом раньше:

– Очень разумно. Пойду-ка я разбужу его.

– Идите, конечно. А я пока приготовлю завтрак для нас для всех. Хлеб у вас найдется?

– Да, немного. Он в хлебнице вон там на полке. А в буфете есть баночка с абрикосовым вареньем.

У двери отцовской комнаты Антонина помедлила, прислушиваясь, затем все-таки постучала:

– Папа! Ты проснулся?

– Входи.

Он уже оделся и теперь сидел на кровати, сунув ноги в ботинки. Антонина, не дожидаясь, когда папа начнет сражаться со шнурками, присела на корточки и помогла ему справиться с этой нелегкой задачей – завязать их – в последний раз.

– Благодарю, – сказал папа с наигранной учтивостью, но не улыбнулся и не попытался встать.

Антонина тоже продолжала сидеть. Они просто смотрели друг другу в глаза, словно запоминая дорогие черты и позволяя тишине сказать нужные слова за каждого.

– Не бойся ничего, – прошептал папа. – Ты будешь среди друзей.

– Но вы с мамой… Я не смогу это пережить…

– Сможешь. Должна.

– Знаю, вот только…

Отец поднялся на ноги и протянул дрожащую руку ей, чтобы помочь встать. Антонине ничего не оставалось, как молча последовать за ним на кухню.

Никколо уже порезал хлеб на тонкие кусочки и намазал их вареньем.

– Доброе утро, доктор Мацин. – Он подождал, пока хозяин дома усядется и возьмет себе хлеб с вареньем, лишь после этого сел сам и выбрал самый маленький кусочек.