Самая удивительная повесть в мире и другие рассказы

— Ещё бы не слышал! — оскалив зубы, со смехом отозвался Куррук Шах. — Иначе почему бы я, двадцать семь лет прослуживший королеве и убивший немало этих горных собак, громко просил пощады, когда молния открыла нас часовым на башне? Когда я был ещё молодым человеком, я видел избиение в долине Шеор Кот, что внизу под нами, и я знаю, как сложилась эта история. Но как могут духи неверных оказывать влияние на нас, правоверных! Свяжите покрепче руки этой собаке, сахиб. Афганец подобен ужу.

— Но мёртвый Риссала, — сказал Галлей, стягивая кисти рук пленника. — Это все — только глупая болтовня. Мёртвые останутся мёртвыми. Смирно, саг[1].

Афганец вертелся на месте, стараясь освободиться.

— Мёртвые всегда мертвы, и вот почему они бродят по ночам. К чему болтать об этом? Мы — мужчины, и у нас есть собственные глаза и уши. Ты сам можешь видеть и слышать внизу, под горою, — спокойно сказал Куррук Шах.

Галлей долго и внимательно приглядывался и прислушивался. Долина была полна смутных шорохов, как всякая долина в ночное время. Но услышал ли поручик Галлей что-нибудь, кроме обычных звуков, об этом знает только он один, и он никому об этом не рассказывал.

Наконец, перед самым рассветом, с дальней стороны долины взвилась зелёная ракета: это гурки давали знать, что они заняли позицию у входа в ущелье. Справа и слева им отвечала пехота красным огнём, а кавалерия — белым. Афганцы зимой любят поспать подольше, и было уже позднее утро, когда люди Гулла Кутты Муллы начали выходить из своих хором, протирая заспанные глаза. Они увидели людей в зелёных, красных и коричневых куртках, которые стояли кольцом вокруг кратера деревни Берзунд, опершись на свои ружья и образуя такую тесную цепь, которую не мог бы прорвать даже волк. Они стали ещё сильнее тереть глаза, когда с горы спустился вместе с двумя ординарцами краснощёкий молодой человек, не принадлежавший к армии, но являвшийся представителем политического департамента, и постучался в дверь дома Гулла Кутты Муллы; он сказал ему совершенно спокойно, чтобы он вышел и дал связать себя для большего удобства доставки. Тот же самый молодой человек обошёл все хижины, слегка ударяя в дверь своей тросточкой, чтобы разбудить их обитателей, и как только они показывались на пороге, их тотчас же связывали, и они поднимали безнадёжные взоры к увенчанным высотам, с которых английские солдаты смотрели на них равнодушными глазами.

Только Мулла с бранью и криком пытался вырваться от них, пока солдат, связывавший ему руки, не сказал ему:

— Будет болтать! Почему вы не пришли тогда, когда вам это было приказано, и заставили нас не спать всю ночь? Ах ты, белоголовый старый шут!.. Ты не лучше моего дворника в казармах! Ну, идём же!

Полчаса спустя полк выступил в путь вместе с Муллой и его тринадцатью друзьями.

Озадаченные крестьяне печально смотрели на кучу сломанных ружей и мечей, пытаясь уяснить себе, каким образом они могли так ошибиться относительно долготерпения индийского правительства.

Это было славное дело, очень чисто сработанное, и люди, участвовавшие в нем, получили неофициальную благодарность за свою службу.

Но мне кажется все-таки, что большая доля заслуги в этом деле принадлежит другому полку, имя которого не значится в приказе по бригаде и само существование которого находится под угрозой полного забвения.

КОНФЕРЕНЦИЯ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ ВЛАСТИ

Комната стала голубой от дыма трех трубок и сигары. В Индии начался сезон отпусков, и первым плодом его по эту сторону канала был «Тик» Буало из 45-го бенгальского кавалерийского полка, который зашёл ко мне после трехлетнего отсутствия поболтать обо всем, что случилось с нами за это время. Судьба, которая отлично все устраивает, послала на ту же самую лестницу и в тот же самый час Инфанта, только что приехавшего из Верхней Бирмы, и они, взглянув вместе с Буало из моего окна, увидели шедшего по улице Невина, служившего незадолго перед тем в полку гурков, который участвовал в экспедиции в Чёрные Горы. Они крикнули ему, чтобы он зашёл к нам, так что вся улица узнала о их желании видеть его у себя, и он пришёл. Тогда в моей комнате образовался пандемониум, потому что все мы собрались сюда со всех концов земли; трое из нас были отпущены на каникулы, ни одному из нас не исполнилось ещё двадцати пяти лет, и все удовольствия Лондона были к нашим услугам.

Буало уселся на свободный стул, Инфант по праву своей объёмистой фигуры занял диван, а Невин, будучи маленького роста, сел, скрестив ноги, на верхнюю полку вращающейся этажерки с книгами, и все мы произнесли: «Кто бы мог подумать это?» и «Что вы делаете здесь?». Когда эти темы были исчерпаны, разговор перешёл на более интимную почву. Буало был полон грандиозных планов — завоевать положение военного attache в Петербурге, Невин надеялся попасть в Академию генерального штаба, а Инфант готов был пустить в движение небо и землю и конную гвардию, чтобы только получить назначение при египетской армии.

— К чему это вам нужно? — сказал Невин, вращаясь на этажерке.