Самая удивительная повесть в мире и другие рассказы

Время от времени пароходы подходили, сопя и фыркая на бакены, но никогда не решаясь пройти среди них, и Доузе сказал самому себе: «Слава тебе, Господи, я наконец добился того, чтобы они не покрывали полосами мою воду. Омбейский проход вполне хорош для них и им подобных». Но он не мог вспомнить, когда и каким образом весть об этих новых бакенах распространилась среди служащих на судах. Каждый пароход, который натыкался на эти бакены, передавал эту новость на другой пароход, и все служащие в портах, имевшие отношение к этим морям, были уведомлены, что во Флоресовом проливе что-то случилось, потому что не обозначенный ещё пока на карте фарватер был заграждён бакенами, говорили они, и не было возможности пройти между ними. Ну а голландцы, разумеется, ничего не знали об этом. Они думали, что это наше адмиралтейское наблюдательное судно побывало там, и решили, что это немного странно, но по-соседски допустимо. Вы понимаете, ведь мы, англичане, всегда отмечаем опасные места и освещаем морские пути по всему свету, не спрашивая, согласны вы или нет, и считая, что море касается нас гораздо ближе, чем что-либо другое. Новость эта распространилась от Флореса до Бали и от Бали до Проболинго, где проходит железная дорога на Батавию. Во всех явских морях стало известно каждому моряку, что надо остерегаться Флоресова пролива, и Доузе был оставлен в покое, если не считать некоторых пароходов и маленьких парусных судов, которые ещё не успели узнать эту новость. Они подходили к проливу и смотрели на дальнейший путь, как бык через загородку, но ныряющие поплавки отгоняли их прочь. Случилось так, что адмиралтейское наблюдательное судно оказалось на Макассарском рейде близ Роттердамского форта рядом с «Амбоиной», грязной маленький голландской канонеркой, которая обыкновенно производила там чистку; и вот голландский капитан говорит нашему капитану:

— Что там приключилось во Флоресовом проливе? — спрашивает он.

— Черт меня возьми, если я знаю, — говорит наш капитан, который только что пришёл с Анжеликской мели.

— Но зачем же вы там поставили бакены? — спрашивает голландец.

— Черт меня возьми, если я их поставил! — отвечает наш капитан. — Это уж ваша работа.

— Но там, рассказывали мне, весь фарватер ограждён бакенами, — говорит голландский капитан, — их там целая флотилия.

— Собачья жизнь на море, что бы там ни говорили! — отвечает наш капитан. — Я должен посмотреть сам, что там делается. А вы идите вслед за мной, как только будете в состоянии выйти.

Он вышел в ту же ночь, обогнул Целебес и через три дня плавания подошёл к Флоресову мысу; здесь он встретил колёсный пароход, совершающий обычно регулярные рейсы, который был очень рассержен тем, что приходилось идти задним ходом из пролива; и капитан этого парохода выместил своё раздражение на нашем наблюдательном судне за то, что оно не обозначило на карте место кораблекрушения в таком узком проходе и заставило его даром истратить уголь.

— Да ведь это вовсе не моя вина, — говорит наш капитан.

— Мне нет дела до того, чья это вина, — говорит капитан коммерческого парохода, который поднялся на судно для переговоров, как раз в сумерки. — Фарватер достаточно густо утыкан бакенами, чтобы найти какую-нибудь лазейку для прохода. Я видел, что эти толстые, безобразные мачты торчат около самого носа моего парохода. Господь ещё спас нас! — говорит он, содрогаясь. — Это место напоминает мне Реджентскую улицу в жаркую летнюю ночь.

И так оно и было на самом деле. Оба они взглянули в направлении Флоресова пролива и увидели огни, расположенные поперёк фарватера. Доузе, который видел приближение судов до наступления темноты, сказал Чаллонгу:

— Мы заставим их хорошенько запомнить это место. Собери все котелки и железные кастрюльки, какие только найдёшь, прикрепи к ним фитили и подвесь к верёвке в промежутках между теми четырьмя. Мы должны научить их ходить вокруг, через Омбейский пролив, потому что иначе они опять исполосуют нам всю воду!

Чаллонг собрал все, какие нашлись на маяке, котелки и кастрюльки, нагрузил ими свою маленькую дырявую лодку, взял кокосовые фитили, пропитанные маслом, и принялся подвешивать фонарики: к четырём прежним прибавилось ещё с полдюжины новых, тоже прикреплённых к верёвке, которая висела низко над водой. Потом он подплыл к остальным бакенам со всеми оставшимися у него фитильками и подвесил фонарики к каждому шесту, где только мог достать, всего на семи шестах. Итак, вы видите, что если посчитать, то в эту ночь горели: огонь на маяке, четыре фонаря на верёвке между тремя центральными бакенами поперёк фарватера, как обычно, и ещё шесть или восемь новых на той же верёвке, да ещё семь танцующих фонариков на семи бакенах — всего наберётся восемнадцать или двадцать огней на протяжении одной мили на семнадцатисаженной глубине, где прилив никогда не оставил бы в покое ни одно разбившееся судно в течение трех недель, а теперь, как показывали фонарики, здесь успели произойти десять или двенадцать кораблекрушений.