Самая высокая лестница

— Что с вами?

— Ничего, — хрипло сказал Корзинкин. — Надо продиктовать материал… В номер… Волчий лог… В бою геройски погибли… Пишите, пишите, пожалуйста…

Корзинкин, обессиленный, упал на топчан. Он не слышал, как его накрыли тулупом, предложили воды, посоветовали уснуть. Он снова был там. Он услышал звук, непрерывный, нарастающий, как грохот камнедробилки. Он почувствовал запах, похожий на запах примуса. И в шершавых нитях снега блеснул круглый свет фары. Круглый, как шаровая молния, что ли… Он услышал знакомый голос Ткаченко: «Танки». Теперь в памяти время как бы растягивалось и можно было подумать и рассудить. Корзинкин вспомнил, как в начале дня, когда ещё рыли щели, хмурый боец со шрамом, не видя его поблизости, сказал: «Командир-то у нас липовый!» Тогда Володечка заткнул ему рот рукавицей: «Молчи!» А Корзинкин слышал, и горячий липкий стыд обволок его. Ещё, когда появились танки, он вспомнил носастого майора, который уговаривал его принять командование ротой: «Соглашайся! Нет времени на раздумье». Да, он, Корзинкин, всю жизнь был репортёром, мотался по белу свету с блокнотом, но так и не научился командовать. И сейчас, когда камнедробилка приближалась и шаровая молния плясала над белой дорогой, он не знал, какую команду надо подать своим бойцам, своей роте. И подал команду самому себе: встать, прижаться к отвесной стене Волчьего лога, пропустить первый танк и потом — бутылки… в моторную группу…

Рота укрылась в щелях. И когда танк был совсем близко, худой Ткаченко поднялся и достал из брезентовой сумки две бутылки с горючей смесью, но Корзинкин крикнул:

— Стой! — и с силой — откуда только явилась сила! — сбил солдата с ног. — Я сам!..

И, сжав две бутылки с горючей смесью, прижался спиной к отвесной стене лога. Танк приближался. Он поднимал тучу морозной пыли, и от него пахло примусом. Жёлтая фара ударила в глаза, на мгновенье ослепила, сковала движения. Корзинкин сильнее прижался спиной к стене. И ему показалось, что он прирос к ней лопатками и не сможет оторваться, а танк пройдёт мимо и больше никто его не остановит до самой Малой Дмитровки, до двухэтажного жёлтого дома. Ядовитый выхлоп ударил Корзинкину в нос. На снегу блеснули две вафельные ленты — след от гусениц. И тут Корзинкин оторвался от стены, сделал несколько прыжков вслед за танком и одну за другой швырнул две бутылки с горючей жидкостью. Потом обо что-то споткнулся и упал. Но, падая, увидел, как лог осветило пламя горящего танка. Оно плясало по броне, соскальзывало и снова забиралось, обволакивая танк чадящим жаром…

Второй танк дал пулемётную очередь. Корзинкину обожгло плечо. И он затих на комьях глины у свежевырытого окопа… Очнулся же от крика Ткаченко:

— Наши танки подходят! Слышите, командир!.. Вы что, ранены?

Дальше он ничего не помнил. Только бесконечный, удивительно радостный грохот наших танков. Он замирал и нарастал с новой силой, и в этом родном захватывающем звучании не было ничего похожего на немецкий, бессмысленный звук камнедробилки. Танковый рокот тянулся ласковым бинтом. Он клал виток за витком на рану Корзинкина, грел окоченевшие руки, пальцы ног и длинную, цыплячью шею. Корзинкин собрался с силами и встал, но земля сразу начала проваливаться, и он упал бы снова, если бы его не поддержали Ткаченко и Миша Спиров… И вот он лежит на топчане в редакционном вагончике и старается уловить этот звук… Но вместо радостного танкового рокота слышит размеренное уханье «американки».

Потом Корзинкин услышал знакомые шаркающие шаги. Приоткрыл глаза. Перед ним стоял редактор в высоких валенках, которые, как голенища ботфортов, закрывали колени.

— Корзинкин, как вы?

— Хорошо, — пересохшими губами ответил раненый корреспондент.

— Вы ничего не знаете о Волчьем логе?

— Я был там…

— Что же вы молчали! Звонили из политотдела. Приказано дать материал о героях Волчьего лога… Рассказывайте, рассказывайте! Там, говорят, одна рота…

— Одна, — тихо подтвердил Корзинкин, — семь бойцов.

— Может быть, вы что-нибудь путаете? — Редактор наклонился к Корзинкину: — Рота — семь бойцов?

— Я не путаю, — твёрдо сказал Корзинкин. — Сделайте одолжение, записывайте… Подбито два танка… Уничтожено пятьдесят гитлеровцев… Рубеж удержали до подхода наших танков…

— Вооружение? — спросил редактор.

— Какое там вооружение! — отозвался Корзинкин. — Бутылки с горючей смесью. Гранаты. Был ручной пулемёт, да патроны скоро кончились. Запишите фамилии бойцов: Ткаченко, Миша Спиров, Ильин, Прокофьев, Каханов. Ещё там был Володечка… его так все звали. Голубоглазый, кудри остригли…

— Какие кудри? — спросил редактор. — Фамилия его?

— У него не было фамилии. И ещё один боец. Хмурый. Я с ним не успел познакомиться. Трое погибло в бою. Двое ранено… Двое остались в строю…

— Хорошо, — сказал редактор, — мы дадим заметку в номер. Политотдел требует. Как фамилия командира роты?

Корзинкин шире открыл глаза и посмотрел на редактора:

— Я не знаю его фамилии.

— Не запомнили? Надо записывать, — проворчал редактор. — Всех бойцов запомнили, а командира… В следующий раз сразу записывайте фамилию командира.