Самая высокая на свете гора

Славко улыбается — криво, кончиками губ, и мама больше не пытается рассмешить его. Мальчику ужасно хочется оглянуться: там, на другом конце улицы, — седьмой «Б», все вместе; можно подумать, что они живут в одном доме, что им всем по дороге со Славком Беркутой, — не догоняют, но и не расходятся. Славку и хочется оглянуться, и очень трудно сделать это, словно кто-то придерживает его лицо в ладонях — не оглядывайся, не оглядывайся.

— Нет, вы скажите, ведь правда мы хорошо сделали, что пошли к той женщине в милицию? Подумать только, если б Антон Дмитрович не подсказал, что надо так сделать, — нет, вы только подумайте, как бы все обернулось, чилдрен?! — Лили разводит руками в белых перчатках. — Если бы я знала, кто это сделал! Ну как он мог, как у человека язык повернулся — сделать гадость и прикрыться чужим именем? Да я бы ему… я бы ему… Я сама не знаю, что бы я ему сделала!

— Что же? — спрашивает Юлько и вдруг останавливается. — Что бы ты ему сделала?

Он стоит и смотрит на Лили — губы у него дергаются и никак не складываются в привычную презрительную гримасу. Юльку видится черный город в черной ночи, белый снег и белые перчатки Лили. «Се же король Данило, князь добрый, хоробрый и мудрый, иже созда городы многи… и украси е разноличными красоты… бяшет бо, братолюбием светяся, с братом своим Васильком…»

— Не знаю. Сделала бы что-нибудь такое, чтобы он всю жизнь сам себя подлецом считал, чтобы не мог на самого себя смотреть.

Белые перчатки мелькают перед глазами Юлька, одна, две, десять. Глупости, откуда могли взяться десять перчаток? Завтра, ну конечно же, завтра та женщина войдет в класс и покажет на него, Юлька Ващука.

— А если бы это был я? — шевелит тяжелым, каменным языком во рту Юлько.

Лили не замечает каменности, напряжения, она хохочет, белые перчатки мелькают перед глазами Юлька, белые перчатки заслоняют от него улыбающийся рот девочки.

— Нет, вы только послушайте, послушайте, что он говорит! Чилдрен, он говорит…

— Молчи! — Юлько пытается поймать белую перчатку. — Лили, молчи! Слышишь?

Пусть завтра, пусть не сегодня. Еще не сегодня.

Седьмой «Б» далеко. Седьмой «Б» идет посредине улицы, стоят только они двое.

— Послушай, Юлько, ты же выдумываешь? Правда, ты выдумываешь? — Белые перчатки замирают, сложенные вместе.

Юлько отступает, отходит, он боится этих замерших белых перчаток, он не решается повторить снова, что это он, что он не выдумывает, что это правда. «Се же Данило, князь добрый, хоробрый и мудрый…»

— Юлько, подожди, куда же ты, Юлько! Ну скажи, что это неправда! — просит Лили, но не бежит вслед за Юльком, не догоняет, стоит, сломленная и одинокая, белые перчатки на темном фоне зимнего пальто. Лили стоит, и тень ее — фантастический рисунок на снегу.

— Славко Беркута, подожди! — кричит где-то там, впереди, седьмой «Б», решившись наконец догнать Славка.

Славко останавливается, оглядывается. Еще раз, теперь уже смелее. Славко Беркута ждет.

— Эй, Лили, Юлько! А вы что же отстали? — машет кто-то рукой.

Белая перчатка медленно поднимается для ответа — догоню. Кто-то, поскользнувшись на снегу, изогнулся и чуть не упал. Седьмой «Б» смеется. Улыбается мама Славка. Она ловит краешком глаза лицо сына. Оно немного прояснилось. Белые перчатки совсем угомонились. Больше не взлетают к смеющемуся рту. Потому что все не так, как в сказке.

Улица расстилается, точно белая штука полотна. Холодная, чистая. Дома обогреты желтым светом, окна — словно открытые дверцы печей. Улица дышит, она — как раскрытая ладонь города, по которой можно прочитать его судьбу.