Самая запретная книга о Второй Мировой. Была ли альтернатива Сталину?

На сей раз «спецоперация» энкавэдэшникам удалась. После покушения руководство Комаричского района было Каминским разогнано и полностью заменено. При этом сам Масленников, заместитель командира Комаричского батальона РОНА Поддуев, а также следователи Комаричской контрразведки Гладков и Третьяков, проводившие следствие по факту засады на машину Каминского, были обвинены в сговоре и заговоре против комбрига. Это было сделано по наущению тех самых агентов НКВД, находившихся в Локоте и стоявших по своему положению близко к Каминскому. И на чьи следы уже вышли следователи Гладков и Третьяков, расследовавшие это покушение.

Вот как об этом пишет в уже упоминавшихся выше воспоминаниях «Комаричские подпольщики» бывший руководитель Навлинских комсомольцев-подполыци- ков ПЯ. Пархоменко: «.Узнав о покушении на Каминского, Камаринская подпольная организация решила использовать этот факт как средство борьбы с изменниками Родины. Было написано несколько анонимных писем обер-бургомистру; в которых сообщалось, что покушение на него было организовано вовсе не партизанами, а начальником Комаричского отделения полиции Масленниковым, что в заговоре участвовали полицейские следователи Гладков и Третьяков, начальник штаба полка полиции Паршин. Эти гады отличались особой жестокостью к населению. Вскоре подпольщики узнали, что предатели были расстреляны самими же предателями по указанию Каминского...»

Скорее всего ни в чем не виновные Масленников, Поддуев, Гладков и Третьяков были повешены публично на центральной площади Комаричей. Командир роты Комаричского батальона РОНА штабс-капитан Паршин, отвечавший за обеспечение безопасности дороги

Комаричи — Локоть, был разжалован в рядовые и на той же площади выпорот шомполами. Командиром Комаричского Пехотного полка РОНА, в который впоследствии был развернут Комаричский батальон РОНА, был тогда назначен подполковник Мозалев, верный Брониславу Каминскому человек из окружения Масленникова.

...В этом эпизоде ярко проявилась новая черта, которая стала присуща Каминскому как после 8 января 1942 г., так и в особенности после Тарасовки и Шемяг кино и ряда покушений и «партизанских» акций энка- вэдэшных диверсантов по уничтожению соратников Каминского и членов их семей. Он все чаще стал проявлять жестокость по отношению к врагам или тем, кого он стал считать врагами. При этом накал жестокости только возрастал по мере усиления энкавэдэшной войны против РГО «ЛОС».

У Бронислава Каминского все чаще стали отказывать сдерживающие факторы. И жестокость его в этих условиях стала выплескиваться за пределы человеческого восприятия. Он будто хотел этой лютой, звериной жестокостью остановить такой же лютый, нечеловечески жестокий, неумолимый вал. Который накатывался на РГО «ЛОС», накатывался на него самого. Накатывался, стремясь захлестнуть все, что успел построить простой народ Русского государственного образования за эти небольшие полтора года своего свободного существования. Он будто предчувствовал, что этот вал захлестнет-таки Ло- котыцину, локотьчан, захлестнет его самого. И всеми своими силами пытался остановить этот вал, повернуть вспять мутный, грязный, мощный селевой поток коммунизма, катящийся на локотьчан и РГО «ЛОС». А сил не хватало, катастрофически не хватало! И тогда в отчаянии и в бессилии Бронислав Каминский Б Каминский в середине стал прибегать к тем методам1943 г.

борьбы, которыми против него пользовались его заклятые враги. Те самые народные мстители, советские патриоты с треугольниками, кубарями и шпалами в малиновых энкавэдэшных петлицах, а потом и темно- синих погонах.

Он стал отвечать жестокостью на жестокость, бесчеловечностью на бесчеловечность. А прибегнув и не ужаснувшись этого хоть раз, стал прибегать к этому все чаще и чаще. И в этих условиях Бронислав Каминский все чаще и чаще стал подменять своими приказами, порой поспешными и необоснованными, действия следственных органов. Все чаще и чаще он стал доверяться своему внутреннему голосу, порой навеянному умелым подшептыванием скрытых врагов. А то и просто шкурников, «влезших к нему под кожу». Он стал приказывать расстреливать и вешать людей, вина которых не была еще доказана, и может быть, и никогда бы не была доказана. Но ему нужен был моментальный ответ, моментальный результат. И человека, порой невинного человека, расстреливали или вешали.

И самое страшное, что стиль Каминского становился, стал со временем и стилем его войск. При этом зверства, которые стали совершать солдаты Русской Освободительной Народной Армии, также были ответом на зверства партизан-диверсантов из НКВД. Они не превышали то, с чем столкнулись сами народоармейцы. Или, как их все больше называли среди простого русского народа, непривычного к польскому произношению фамилии своего вождя, — каминцы. Это был «равноправный», адекватный ответ. Но зверства от этого не перестали быть зверствами.