Самарянка

…Ольга вышла из кельи игуменьи, когда монастырский двор совершенно окутала густая осенняя мгла. Она рассказала настоятельнице все, о чем молчала с того дня, как переступила порог обители: о валютных счетах в иностранных банках, о своей связи с Артуром, о главной тайне его короткой жизни, которую он доверил лишь ей, своей возлюбленной и подруге. Ольга рассказала обо всем совершенно непринужденно, чувствуя, что матушка уже обо всем знает сама и лишь ждет ее чистосердечного рассказа.

— Почему ты молчала обо всем этом? — без всякого укора или обиды спросила игуменья. — Чего ты боялась? Что смущало твое сердце?

— Я хотела одного: избавиться от этой тайны, забыть про нее, словно ничего и не было, — Ольга на какое-то мгновение отвела свой взгляд, чтобы вытереть слезы. — Наверное, я действительно обманывала себя. Я сама не знаю. Ведь мне поручили хранить тайну, а не уничтожить ее. Артур прислал мне последнюю «маляву» именно с такой просьбой.

— Что-что? — переспросила игуменья. — Что он тебе прислал?

— «Маляву», — быстро повторила Ольга, тут же сообразив, что настоятельница понятия не имеет о лексиконе преступного мира, — так среди зэков называется тайная переписка.

— Ну и ну, с вами хоть специальный словарь заводи, — пробурчала игуменья.

— Простите, матушка, это я по старой привычке. Нет больше никакой тайны. Она во мне навек умерла. Горе тому человеку, кто хранит такие секреты.

— Оля, — игуменья снова без всякого укора посмотрела ей в глаза, — может, ты просто решила какое-то время пересидеть у нас, пока все твои бывшие друзья забудут о твоем существовании?

— Матушка, вы мне тоже не верите? — прошептала Ольга, не замечая, как слезы опять покатились у нее по щекам. — Вы мне не верите? Да? Как же мне доказать, что сюда меня привел не страх, не хитрость, а вера? Будь у меня страх или расчет, то с такими деньгами я могла бы найти убежище куда надежней, чем здешний лес и монастырские стены. Теперь, матушка, деньги делают все — новый паспорт, новую внешность, новую жизнь, новую родину. Но мне действительно надоело, до тошноты надоело жить прежней жизнью с того дня, как Господь открыл мне в ней иной смысл…

— Дело не в том: веришь — не веришь, — остановила ее игуменья. — Свою верность ты будешь доказывать Богу до гробовой доски, до последнего вздоха. Сколько будешь жить — в монастыре ли, в миру — столько и будешь доказывать, что верна Ему. Ты можешь слукавить передо мной, что-то утаить, недосказать, но перед Богом, Которому мы служим и Которому посвящаем себя, не слукавишь. Поэтому я и спросила: может, тебе некуда было деться, вот и пришла ты к нам, как приходят странники?

— Матушка, — с полными слез глазами прошептала Ольга, — вы меня хотите прогнать? Да?.. Я должна уехать отсюда?..

Игуменья встала с кресла, подошла к Ольге и по-матерински обняла ее за плечи.

— Разве мы кого-нибудь до тебя или при тебе выгнали, выставили за ворота? А кто только к нам не идет и не едет! Послушницы, паломницы, странницы, срамницы… Мы стараемся всем угодить. Господь учит и повелевает любить даже врагов наших. Все Царство Божие построено на законе любви. Как же мы тебя выгоним, когда я вижу, что ты хочешь стать одной из нас? Поживешь тут, забудешь все свои прежние словечки и дела, выдернешь их с корнем, как сорняк из души, тогда и будем готовить тебя к облачению в монашество. А пока живи с Богом.

Игуменья подошла к иконостасу и поправила фитилек у горящей лампады. Потом, не поворачиваясь к Ольге, задумчиво произнесла:

— После всех сегодняшних разговоров не покидает меня одна нехорошая мысль…

— Какая мысль, матушка? — осторожно спросила Ольга.

— А вот какая, голубушка. Ты не думала о том, что твои старые дружки и подружки будут повсюду искать тебя? А вдруг и впрямь найдут? Что тогда будем делать? Заставу в ружье? Так у нас ни заставы, ни ружья — одни веники, ведра, тряпки, швабры. Пока милиция приедет, много чего может произойти.

— Я думаю, что они про меня уже давно забыли, — неуверенно ответила Ольга.

— Это все пустой и глупый разговор: «думаю — не думаю». Ты думаешь одно, а они могут думать совершенно другое. Тебе хочется, чтобы они забыли о твоем существовании. Может, они б и забыли, кабы не те сумасшедшие деньги, про которые ты знаешь. Вот и будут рыскать повсюду, пока тебя не найдут.

— Да не найдут они меня, матушка, — более уверенно сказала Ольга. — О том, куда я поехала, знала только администрация колонии, когда меня выпускали на волю. Так воды с тех пор много утекло.

— Глупая ты, глупая. И наивная, как ребенок. Им важно напасть на твой след. Потом будут идти по нему, пока не отыщут. Вот чего я опасаюсь. Это меня легко обмануть, тебя, еще кого-то, а их не обманешь. Ох, и задала ты нам хлопот!

Ольга молчала, думая о чем-то. Неожиданно она спросила:

— Матушка, у вас найдется чистый листок бумаги?

— Чего-чего, а этого добра у нас хватает, — настоятельница прошла к старому письменному столу и достала из ящика бумагу.