Самарянка

– Что же именно? – Мишка удивленно вскинул взгляд на схимника. – Вроде, все так. Вот побуду малость, подсоблю вам, как просил отец Лука, да и двину дальше к своим друзьям. Наверное, волнуются уже: выехал – и как в воду канул.

Отец Иоанн улыбнулся и как-то загадочно посмотрел на своего собеседника:

– Нет, что касается его просьбы, все ты сделал правильно. В одном ошибся: думаешь, будто твоя встреча с отцом Лукой и то, что приехал ты к нам, это простая случайность. У Бога – запомни, солдат – нет ничего случайного. И нет ничего невозможного. Поживи, подсоби нам, старикам. Молодые руки ох как нужны! У нас пока один надежный помощник – Варфоломей да его дружок. Вон, полюбуйся на красавца.

И отец Иоанн указал взглядом за спину Мишки в сторону приоткрытой двери. Мишка повернулся и от изумления аж вскочил со стула:

– Да это же волк! Настоящий лесной волк!

– Представь себе, – невозмутимо ответил монах, глядя на Мишкину реакцию. – Ну и что? Даниил не с волками, а со львами во рву сидел, и те его даже не тронули. К преподобному Сергию в гости медведь ходил – причем, хочу заметить, не дрессированный, не из цирка или зоопарка, а всамделишный, из леса. И ничего, дружили, даже он помогал святому. И к Серафиму Саровскому косолапый хаживал. А к нам – волк. Он нас не боится, а мы его, потому что давно знакомы. Так ведь, серый?

Косясь на Мишку, волк осторожно подошел к старцу и лизнул его руку.

– Беги, беги к своему хозяину, – сказал ему старец. – Он рыбу на озере удит.

Волк тут же повернулся и, уже не обращая никакого внимания на молодого незнакомца, трусцой выбежал из кельи и скрылся в глубине двора.

– Это сторож наш, – добавил отец Иоанн, – а мы уже стары слишком, на эту работу не годимся. Вот Борзик нас и охраняет со своим другом.

– Кто-кто? – еще больше изумился Мишка. – Как вы назвали волка?

– Борзик, – спокойно повторил монах. – Эту кличку ему Варфоломей дал, когда щенком из леса притащил. Он и впрямь Борзик – борзый, то есть, быстрый, шустрый. Что тут удивительного?

– Да так, – немного успокоившись, ответил Мишка. – Мне это слово знакомо немного иначе[35].

– Ну, по-иному мы не знаем, – улыбнулся старец и повел разговор о том, что ожидало Мишку в скиту.

Так для Мишки–Спецназа потянулись дни новой жизни: внешне однообразные, малоинтересные, без ярких запоминающихся событий. Утром он чуть свет вставал вместе с монахами – и не потому, что так требовал устав, а потому что с детства не был лежебокой. Армия лишь укрепила в нем это качество.

Побыв некоторое время в храме, он вместе с Варфоломеем отправлялся делать то, о чем его просил отец Иоанн, бывший настоятелем скита, и другие монахи. Варфоломей был для Мишки плохим собеседником: либо бубнил себе что-то под нос, либо нес околесицу, понятную лишь ему одному. Поэтому Мишка предпочитал молчание, предаваясь собственным мыслям. В больших флягах они вдвоем с родника таскали воду, заготавливали бревна для подсобных строений, плотничали, расчищали топорами и лопатами тропинки к скиту и источнику. Несмотря на то, что для такого здоровяка, каким был Мишка, эта работа казалась плевым делом, она занимала весь день.

Жил он вместе с Варфоломеем рядом с воротами. Это был крохотный домик с одной–единственной комнаткой в несколько квадратных метров и пристройкой наподобие веранды. Вечером Мишка закрывал ворота, подпирая их изнутри прочным бревном, а утром, едва проснувшись, распахивал для возможных гостей и паломников. Если же случалось, что кто-то достигал скита ночью, то, услышав громкий стук в калитку, Мишка выходил и провожал путников на ночлег, специально оборудованный в свободном домике.

Гости и паломники вносили в теперешнюю Мишкину жизнь некоторое разнообразие. Кто поодиночке, кто по нескольку человек, а кто целыми группами, они пробирались в эту глухомань, чтобы увидеть чудотворный образ и поклониться ему. Но первыми, кого они чаще всего встречали, ступив в скит, был сам Мишка. Он выходил им навстречу косматый, заросший, одетый в долгополый рабочий халат темного цвета, чем-то напоминавший ветхий подрясник. Поэтому некоторые из гостей, не успев толком разобраться, кто это был, подходили к Мишке и учтиво обращались к нему, величая «батюшкой». Где-то в душе это льстило Мишкиному самолюбию: приезжие незнакомцы смотрели на него с любопытством и даже некоторым подобострастием, считая за подвижника, про каких пишут в житиях святых.

Но скоро и эта роль ему стала надоедать, как и сами паломники, докучавшие бесконечными расспросами о здешних чудесах, неведомых ему лесных источниках, местах, где молились прежние насельники. Мишка ограничивался скупыми ответами, но все же охотно показывал приезжим дорогу к здешнему роднику, рассказывал об иконе то, что сам слышал от других.

Лесной жизнью его нельзя было удивить: он сам вырос в деревне неподалеку от леса. Разве что деревья тут были другие: не раскидистые дубы, а стройные сосны, высокие лохматые ели.