Самарканд

— Видно, вы задаетесь вопросом: можно ли получать рекомендации от изгнанника, да еще адресованные официальному представителю персидского правительства? Знайте же, у меня повсюду ученики, во всех городах, во всех кругах, даже в ближнем окружении шаха. Четыре года назад, будучи в Лондоне, я издавал с одним другом-армянином газету, которую мы небольшими партиями отправляли в Персию. Шах, узнав об этом, расстроился, призвал к себе министра связи и приказал ему во что бы то ни стало положить конец проникновению газеты в страну. Министр наказал таможенникам перехватывать на границе все подозрительные пакеты и доставлять их к нему на дом. — Джамаледдин затянулся и расхохотался. Шаху было невдомек, что министр связи — мой верный ученик, которому я и поручил следить за доставкой газеты из-за рубежа!

Джамаледдин все еще смеялся, когда на пороге появились три гостя в фесках кроваво-красного цвета. Он встал, поприветствовал их, обнял, пригласил сесть, обменявшись с ними несколькими фразами на арабском. Я догадался, что он объяснял им, кто я, и просил подождать еще немного.

— Если вы решились ехать в Тегеран, — вернувшись ко мне, продолжал он, — я снабжу вас несколькими письмами. Приходите завтра, я их подготовлю. А главное, ничего не бойтесь, американца обыскивать не станут.

На следующий день он вручил мне три коричневых незапечатанных конверта. Первое письмо было адресовано консулу Баку, второе — Мирзе Резе. Последнее он сопроводил такими словами:

— Должен вас предупредить, это неуравновешенный, одержимый человек, общайтесь с ним столько, сколько нужно, но не более того. Я очень привязан к нему, он самый искренний, верный и чистый из моих учеников, но способен на безумные поступки. — Он вздохнул, запустил руку в карман широких штанов сероватого цвета, которые носил под белым платьем-рубахой. — Вот десять золотых фунтов, передайте их ему от меня. Он всего лишился, возможно, голодает, но наверняка слишком горд, чтобы попрошайничать.

— Где его можно найти?

— Не имею ни малейшего представления. У него больше ни дома, ни семьи, он бывает в разных местах. И потому я приготовил вам еще одно письмо на имя молодого человека совсем иного рода. Это сын самого богатого купца Тегерана, и хотя ему только двадцать лет и он так же одержим, как мы все, он всегда ровен в общении и выдает самые радикальные идеи с видом избалованного ребенка. Я порой упрекаю его за какой-то невосточный подход ко всему. Увидите, под персидским нарядом скрывается английская холодность, французский взгляд на вещи и ум более антиклерикальный, чем у самого Клемансо. Звать его Фазель. Он и отведет вас к Мирзе Резе. Я поручил ему присматривать за ним, насколько это возможно. Не думаю, что он смог бы помешать тому совершить необдуманные, губительные поступки, но где его найти, он наверняка знает.

Я встал, чтобы откланяться. Он горячо попрощался со мной и задержал мою руку в своей.

Рошфор пишет, что вас зовут Бенжаменом Омаром. В Персии назовитесь своим первым именем, а второе на время забудьте!

— Но ведь это имя Хайяма!

— Начиная с шестнадцатого века, когда Персия стала шиитской, это имя под запретом. Вы навлечете на себя кучу неприятностей. Хочешь породниться с Востоком, неминуемо окажешься втянутым в его дрязги.

Его лицо последовательно выразило сожаление, бессилие что-либо изменить, желание ободрить меня. Я поблагодарил его и собирался уже выйти, когда он окликнул меня:

— И последнее. Вы вчера видели здесь у меня юную особу, которая как раз собиралась уходить. Вы с ней говорили?

— Нет, такой случай мне не представился.

— Это внучка шаха, принцесса Ширин. Если по какой-либо причине перед вами захлопнутся все двери, пошлите ей записку с напоминанием, что виделись у меня. Одно ее слово, и множества затруднений удастся избежать.

XXIX

До Трапезунда я отправился по Черному морю на парусном судне. На море был штиль, часами приходилось созерцать один и тот же берег, одну и ту же скалу, тот же лес. Затишье было мне на руку ввиду предстоящей нелегкой задачи: заучить наизусть книгу персидско-французских диалогов, написанную г-ном Николя, переводчиком Хайяма. Ибо я дал себе слово обращаться к коренным жителям на их родном языке. Мне, конечно, было известно, что в Персии, как и в Турции, многие образованные люди, купцы и чиновники высокого уровня говорят по-французски. А кое-кто даже и по-английски. Однако если желаешь выйти за пределы караван-сараев и дипломатических миссий, намереваешься поездить по провинции или спуститься на дно общества, необходимо владеть персидским.