Самарская вольница. Степан Разин

Воевода снял со стены ружья, проверил, заряжено ли, прикладом высадил стекло, прицелился. За могучим колокольным звоном выстрела этого в толпе вряд ли кто расслышал, но Иван Назарович видел, как один из посадских на всем бегу упал. Воевода торопливо перезарядил ружье. В горницу первого этажа, отбившись от разъяренных стрельцов и посадских, вбежало с полста детей боярских и рейтар под началом ротмистра Данилы Воронова. Увидев подмогу, Иван Назарович приободрился, отдал нужные распоряжения:

— Данила, вели рейтарам завалить двери и окна рухлядью! Половине встать у окон, прочим подняться на второй этаж для отбития огнем воровского приступа! Руби и бей изменников, солдаты, до кого достанете пулей, саблей или копьем! За великим государем служба не пропадет. Пали-и!

Рейтары залпом ударили вдоль улицы. Теперь их услышали и увидели, что шутки с засевшими в доме плохи. Стрельцы враз кинулись в укрытия, в ответ начали палить по окнам второго этажа воеводского дома. За углом толпа посадских с Пронькой Говорухиным и до полусотни стрельцов во главе с выпущенным из пытошной сотником Пастуховым схватились с рейтарами, у которых за старшего был маэр Циттель, покинувший приказную избу, чтобы прорваться к воеводскому дому, да некстати наткнувшийся на толпу бунтовщиков. Приметив сотника в изодранном исподнем белье, Циттель выметнулся из рейтарского строя с криком:

— Фор! Бунтофщик, получаль сфой смерть! — С десяти шагов, не далее, выстрелил из пистоля. Михаил Пастухов без единого стона, простреленный в грудь, рухнул к ногам своих сынов.

— Га-адина-а! — неистово взревел старший сын сотника Ивашка и, налетев на отпрянувшего маэра, с дикой силой рубанул его тяжелым бердышом. Крякнула, развалившись надвое, медная шапка, и маэр, разрубленный почти до пояса, свалился на землю, лишь на несколько секунд пережив жертву. — Кроши извергов, братцы-ы! — И снова бердыш Ивашки Пастухова зловеще сверкнул над головой.

Взвинченные до предела яростью боя, стрельцы и посадские со всех сторон навалились на рейтар, рубили их бердышами, саблями, пронзали вилами, сбивали ослопами. И сами падали, сраженные пулей или умелой рукой бывалого солдата. Но сила одолела силу, и около полуста рейтар, побросав оружие, упали ниц, выказывая, что не помышляют более о сопротивлении.

— Вяжите этих, посадские! — крикнул Алешка Торшилов, приняв команду над сотней погибшего Михаила Пастухова. Он осторожно провел ладонью по лицу — саднила щека: в драке рейтарская пуля жиганула, едва не отправив его к предкам! Но было не до раны, из воеводского дома густо летели пули. Он подал новую команду: — Стрельцы, окружайте дом воеводы! Разойдись по чердакам соседних домов! Палите по окнам прицельно! Посадские, не лезьте дурью под пули! Это вам не кулачная драка стенка на стенку. Там у воеводы обученные к бою солдаты сидят. Их только пулями да из пушки достать и побить можно!

Михаил Хомутов, в кровоподтеках на лице и с полувывернутыми на дыбе руками, опираясь на саблю, как на посох, догнал убежавших от губной избы стрельцов, поймал за плечо Митьку Самару, крикнул в ухо:

— Беги к Ивашке Чуносову на раскатную башню! Пущай пушку подошвенного боя нацелит на воеводский дом! Да как следует ударит по второму этажу, воеводе аккурат по зубам будет!

— Понял, Миша, понял! — прокричал в ответ Митька. Хотел было спросить, знает ли сотник о гибели Аннушки или нет еще, но увидел разгоряченное боем лицо давнего друга, решил, что не ко времени будет страшное для него известие, к тому же надорванного дыбой и муками. Без лишнего разговора кинулся к раскатной башне. За спиной гремели ружейные выстрелы, и непонятно было, на что надеялись обреченные? На какое чудо-избавление?

Митька взбежал по витой лестнице до первого ряда темных бойниц в тот момент, когда пушкари уже разворачивали пушку с надолбов на воеводский дом. Делали это неспешно, но толково и без суеты, чтобы кого-нибудь не придавить тяжестью в темноте.

— Вот молодцы! — похвалил их Митька Самара. — А то сотник Хомутов послал меня с тем же наказом. Давайте и я чем подсоблю.

— Не лезь, Митька, тут свои порядки, свой устав… — отстранил его Ивашка Чуносов, потом, широко расставя кривые ноги, сам навел пушку, поднес фитиль к протравочному отверстию.

— Имай, воевода, к завтраку наш блин горячий! Да не жадничай, и прочим достанется! — Пушка грохнула, подскочила, одного межоконного проема на втором этаже как не было! Полетели внутрь комнаты короткие бревна, куски стекла…

— Славно влепили! — Митька Самара от радости даже присвистнул, головой мотнул от удивления. — Еще разок, братцы, вдарьте Алфимову меж глазниц! То-то прыти у рейтар поубавится! Засвербят у воеводы ягодицы! Лопни мои глаза, если он через минуту не выскочит из дома, словно таракан ошпаренный!

— Во-о! Первый блин, да не комом! — похвалил сам себя кудлатый Ивашка Чуносов и, не отходя от пушки, следил, как подручные сноровисто пробанили ствол, загнали картуз с порохом, пыж, фунта на три ядро, еще один пыж забили туго.