Самарская вольница

— Донские казаки? — уточнил воевода Алфимов и посмотрел на небо — рассвет уже окрасил облака в оранжево-розовый цвет: быть дню солнечным, безветренным.

— Не казаки вроде бы, Иван Назарыч, — ответил сотник Порецкий, хотя сам в этом еще не был окончательно уверен. — Должно быть, кочевые орды к Волге нагрянули для грабежей, воспользовавшись большой смутой в стране и мятежом казаков, которые допрежь сего держали степняков в постоянном страхе… Как сражение поведем? К надолбам выйдем или из рубленого города станем отбивать находников?

Циттель не утерпел, подал свой голос:

— Нада рубаль саблями набеглый калмык! Фот счастлифый слючай милость полючаль от государя батюшка! Я готоф крофь сфой пролифайт там… — и он рукой махнул в степную сторону.

— Эх, досада какая — ушли наши пешие стрельцы! — с запоздалым сожалением проговорил воевода, мало слушая хвастливого маэра. — Да делать теперь нечего, далеко ушли, не кликнешь в подмогу! Повели, сотник, всем горожанам раздать запасное стрелецкое оружие к отражению возможного приступа. Твоим стрельцам, сотник, встать покудова в кремле, а рейтарам, маэр, мешать набеглым калмыкам ломать надолбы. Палите по ним из-за частокола, из башен, урон чините возможно больший, но в сабельную драку не вяжитесь — их к Волге, думаю, не одна тысяча хлынула. Посекут в поле, и город без ратной силы вовсе останется.

— Понималь, фоефода! Буду рубаль тех, кто сюда, к городу, один или дфа проскакаль! Цурюк[113] степь гоняль! — маэр Циттель мотнул головой, прощаясь с воеводой и сотником, легко взлетел в седло, хотя под короткополым кафтаном на нем были надеты тяжелые бехтерцы,[114] и поехал с воеводского подворья к рейтарам, которые стояли уже за кремлевской стеной, у восточных ворот под раскатной башней.

— Идем, сотник! Одну полусотню своих стрельцов поставь по башням города на восток, прочих в кремле оставь. Да проследи, чтоб пушкари не замешкались явиться в башни и на раскат! — И с досадой покривился: — Как некстати получилось мое увечье! — Бережно потрогал белую повязку на щеке: в боевом шлеме и с повязкой он выглядел воинственно, словно успел уже побывать в отчаянной сабельной сшибке.

Стараясь не зацепиться плечом, по винтовой лестнице взошел на высокую раскатную башню. Поднялся и невольно вздрогнул от увиденного: впереди, в полутора верстах от кремля, через надолбы в три ряда из толстых бревен, правее дубравы за оврагом у Вознесенской слободы и выше по склону волжского берега, почти вся степь была заполнена конниками в островерхих шапках, с длинными хвостатыми копьями. Порецкий в подзорную трубу следил за движением нежданных налетчиков.

— Угоном шли к Самаре, ироды некрещеные!

— Много их, сотник? — спросил воевода, поглядывая на свое воинство: на стенах и в башнях сотня стрельцов да чуток поболее двух сотен вбежавших в город кто с чем в руках посадских Болдыревой слободы. Правда, чуть выше от Вознесенской слободы на конях изготовились к сражению рейтары маэра Циттеля. С раскатной башни воевода видел, как несколько десятков рейтар с ротмистром Данилой Вороновым, объезжая тесные улочки, заворачивают посадских мужиков не к городу, а сватаживают их на окраине слободы, близ сторожевой башни, — в руках самодельные рогатины, вилы, у иных, кто промышлял охотой, ружья. Но вот сюда же из кремля прибыли телеги со стрелецкими пищалями, и посадские охотно разобрали их, зарядили и поспешили к частоколу. Прочий люд с мешками и узлами торопился укрыться в городе.

— Ну и скопище подступилось, тысяч до трех, не менее, — прикинул на глазок сотник Порецкий, вновь разглядывая кочевников в подзорную трубу. — Ох ты Господи! Да с воровскими калмыками и изменщики-башкирцы совокупились! Вот почему они так смело кинулись к нам! Думаю, не вся степная рать тут объявилась, не вся! По улусам их несколько десятков тысяч копейщиков наберется!

В наугольной башне северной стороны полыхнул вдруг столб дыма и огня, грохнул пушечный выстрел. Воевода вздрогнул.

— Кто там палит? И куда?

От башни воротился посланный для спроса стрелец и сказал, что тамошний старший пушкарь Ивашка Маркелов для пробы пороха и для устрашения калмыков пальнул ядром за надолбы.

Находники, наскочив на крепкое препятствие — надолбы, на глубокий, в две сажени, шириной в пять саженей ров, а за тем рвом — насыпной вал со сторожевыми башнями и частоколом, замешкались. С ближней к ним башни загремели пищальные выстрелы — то караульные, поддержанные набежавшими посадскими и рейтарами, обстреляли кочевников, которые с охапками сухостоя приблизились к надолбам, обложили их и запалили.

На раскатной башне пушкарь Ивашка Чуносов первым приметил заклубившийся дым. Он вскарабкался на ствол шестифунтовой пушки и оттуда из-под руки, хотя солнце и не мешало ему, глянул на север, где скопились сотни всадников с хвостатыми копьями.

— Смотри, сотник Юрко! — с озабоченностью крикнул Ивашка. — Калмыки, похоже, взялись надолбы палить огнем! Ах, бесовы внуки!