Самарская вольница

— Бери его, Лазарка, в свой курень! Добрый будет казак! — И другим рейтарам: — Говорите, соколики, кто еще в вольные казаки хочет податься от боярской службы? Смелее, в казаках не пропадете, тут за вас не барин будет печься, а весь казацкий мир!

— Эх, сынок ушел на войну, что ж деду на печи валяться? — неожиданно для многих решился десятник Егор Крыло, снял шапку, шагнул к атаману. — Бери и меня, Степан Тимофеевич! Много повоевал я, и с крымцами, и с турками, и с ляхами в Малороссии. А чего заслужил от бояр? Вот только и имею, что саблю вместо жены у бока да железную шапку поверх суконной вместо крыши… Может, ты дашь старому служивому волю и горсть денег, чтоб какой угол к старости прикупить и помереть спокойно!

— Ну-у, запричитал, десятник! Хоть и оброс ты бородищей, а сдается мне, до смерти раза три успеешь с крымцами повоевать и у шведа наши городки в обрат отвоевывать! — со смехом ответил атаман и строже добавил: — Только у меня служба крепкая, не токмо со вдовушками по ночам… биться так, что и ратное дело прозевал!

Егор Крыло поначалу смутился, потом на его простоватом круглом лице промелькнула решимость на ответную шутку, он сморщил небольшой прямой нос, зыркнул светло-голубыми глазами и в тон атаману со скрытой хитринкой ответил:

— Только и ты, атаман, не в пример воеводе, гляди дальше, чтоб враг по ночам твои города изнутри не взрывал!

Казаки ахнули от такой смелости, но Степан Тимофеевич звонко хлопнул ладонью о колено, порешил:

— Годится службу править! Целуй крест, десятник… отныне казак вольный Егорка Крыло!

По примеру десятника, теперь уже смелее, за своим командиром вышли еще человек двадцать, присягнули атаману и черному люду на верность и службу.

— Вот ты, Егорка Крыло, и будь им за старшого. Покудова в Самаре живите, а потом порешу, где служить вам. Все так ли?

Остальные, поджавшись, стояли и ждали своей участи.

— Это дети боярские, Степан Тимофеевич, — подытожил Михаил Хомутов. — Они служили за изрядное жалованье, надеясь поместья себе получить да крестьян крепостных.

— Получат у меня и волю и землю по службе! — твердо пообещал атаман. — Но сначала поработают веслами! Все люди как люди, а эти как поршни![127] Только бы грязь на себя собирать. Хорошо будут работать — опосля отправим их в ратные полки России послужить. Ну, а ежели заупрямятся, так и сами вспомнят, что одна была у волка песенка, да они ее у него переймут, тако же взвоют от лиха! Уведите на струги и к веслам цепями прикуйте!

Двинулись дети боярские вон из кремля, а женки их и голосить поопасились — слава Господу, хоть живыми оставил! Глядишь, со временем и к домам воротятся за ненадобностью.

Атаман продолжил суд.

— Ну, таперича ведите клопов-приказных. Тут заведомо, что ни голова — то злодейская! — распорядился Степан Тимофеевич и сел на лавке вполуоборот к губной избе.

Первым перед атаманом встал и склонился седой головой дьяк Брылев, без конца оглаживая бородку и впалые щеки.

— Яков, Васильев сын Брылев, дьяк самарской приказной избы, батюшка-свет Степан Тимофеевич, — назвался он и поклонился.

— Ишь ты-ы! — усмехнулся атаман и шапку двинул со лба к затылку. — До вчерашнего дня, поди, вором да разбойником звал и писал в бумагах, а ныне уже и «свет»!

Дьяк смутился — истинно подметил атаман.

За Брылевым по очереди и с поклонами представились:

— Ивашка Чижов, подьячий приказной избы.

— Мишка Урватов, стрелецкий пятисотенный дьячок, твоего имени, атаман-батюшка, не сквернил, видит Бог!

— Семка Ершов, кабацкий откупщик.

— Демид Дзюба, таможенный голова.

В сторонке от призванных к суду приказных стоял сотник Юрко Порецкий, не повязанный, и глядел на всех так, словно со сна не понимал, что же творится в Самаре. В мятеже он не был, но и за воеводу не вступился. Когда пятидесятник Григорий Аристов со своими стрельцами прискакал к его дому по сполоху, спрашивая, куда им идти теперь — за воеводу или на воеводу, Порецкий сказал: «Идите по домам!» Стрельцы с охотой выполнили приказ, а Григорий Аристов, похоже, из города сошел да и стрельцов с собой человек двадцать свел, скорее всего, в сторону Белого Яра…

Приказных писарчуков атаман и слушать не стал, лишь грозно глянул на них из-под темно-русых бровей.

— Ужо самаряне сами вас отблагодарят, кто сколько с них тянул вымогательски. Брысь, чернильные души! Ну, злодеи, подьячие и иные приказные, много ли на вас мирских обид? Сказывайте, люди, воры аль не воры они?

— Да как же не воры, атаман-батюшка! — закричали горожане и посадские со всех сторон. — У Семки в кабаках можно ведро вина выпить, и не охмелеешь! Потому как близ Волги стоят, вода задарма мимо течет, он и не поскупится для ближнего!

— А Демид Дзюба с воеводой таможенные деньги воровал! В три года вона какой терем шатровый отстроил себе.

Яков Брылев упал на колени, руки к атаману простер, шапку трясет.