Самец

Но он любил не так, как любила она. Он хотел бы ее всю безраздельно и навсегда. Он хотел бы проводить дни и ночи возле нее, смотреть, как живет она, и жить ее жизнью. И этой привязанностью, подобной привязанности животных, было проникнуто все его существо.

Никакой хитрости не примешивалось к страсти его к Жермене. Он любил ее, как зверь – доверчиво и простодушно.

Было странно, что лукавство, которое до утоления страсти исходило от парня, перешло к девушке после ее удовлетворения. Она хитрила, чтобы он ее покинул, как раньше он хитрил, чтобы она ему отдалась. Однажды она подумала, что наступил подходящий момент. Она взяла его голову, прижала к своей груди с долгой и нежно-баюкающей лаской.

– Правда то, что мы слишком влюблены с тобой друг в друга, – сказала она ему. – Говорят, что любовь непрочна, если очень сильна.

Он бросил на нее рассерженный взгляд.

– Скажи им, что они наврали. Я это чувствую хорошо.

Она промолчала и промолвила:

– Говорят так. Я не знаю. Но, чтобы любовь была продолжительна, не надо часто видаться, это правда! Например, женатые…

– Ну и что же?

– … перестают любить друг друга. О! конечно, это правда.

Он тряхнул головой.

– Я ведь прекрасно вижу, к чему ты гнешь!

Ее охватил незаметный трепет, и она, подняв на него глаза, сказала:

– К чему?

– Сейчас скажу. Ты – барышня, а я совсем простой. Вот ты и задумала. Я тебя стесняю.

Он сопровождал каждое слово кивком головы, спокойный, с некоторым лишь волнением в голосе. И прибавил:

– Так, значит, ты связалась со мной так, чтобы позабавиться. Я был в твоих руках игрушкой… Разве не так?

Она зажала его рот рукой.

– Ты ведь знаешь, что это не так.

– Ну, тогда как же?

– А так же. Я хочу только сказать, что если реже видаться, то приятнее потом снова встретиться.

Он слушал ее с грустным изумлением.

– Ты – больше мужчина, чем я, – сказал он наконец. – А я, чем больше тебя вижу, тем больше хочется мне видеть тебя.

Тишина наступила в комнате, ставшей вдруг унылой, как кладбище, а за стеной гудел ветер в высоких деревьях и тяжко встряхивал их. Он промолвил:

– Ты хочешь, чтобы я оставил тебя на время, так, скажи?

Его голос дрожал. Она вперила свои глаза в глубину его глаз, беспокойно, не смея сказать «да» и не доверяя его спокойствию. И вдруг рассмеялась:

– А может это было бы лучше, мой милый!

Он опустил голову, страдая и, однако, радуясь, что может угодить ей хотя бы ценою огромной жертвы.

Три дня они не встречались, и все-таки она первая почувствовала желание его видеть и покориться ему.

Она побежала к Куньоли. Он бродил по лесу, сторожил, поджидал ее, надеясь, что она все-таки придет. Исхудавший, истомленный, с диким взором, он носил в своих чертах страдание томительного ожидания.

– Ты, видишь, я иду! – кричала она ему издали.

И все ее существо расширялось от истинной радости обрести его снова.

Она нашла в нем новую красоту. Это отсутствие изменило его, внеся что-то новое. И она любовалась им, охваченная прежней любовью. А он плакал. Крупные капли горячих слез стекали по его смуглым щекам и орошали руки Жермены.

– Не нужно часто повторять это…

И он прибавил, что был очень несчастлив. У него возникали странные мысли. Он хотел было идти во двор фермы и там покончить с собой. Она пожала плечами.

– Совсем рехнулся. Это потому, что я там! Эх ты!

Он ответил:

– Ах, да. Ты права. Ты ведь там.

Она призналась ему, что разлука была вначале для нее коротким отдыхом после восхождения на крутизну, но потом ощутила в себе словно пустоту, как будто ей вырвали все внутренности. Если бы его не было там, она стала бы разыскивать его повсюду, в самой чаще лесов…

Теперь она знает, что любит его!

Он внимал ей, восхищенный, жадно впивая всем существом ее слова.

За этой встречей последовало несколько чудных дней.

Глава 22

В одну из пятниц фермер Эйо пришел на ферму Гюлотта.

Он был арендатором фермы в двух милях от последнего и считался большим хитрецом. Это был маленький, коренастый и коротконогий мужчина с лукавыми глазами.

Он слез со своей одноколки, подвел лошадь под ворота и привязал ее за повода к кольцу, ввинченному в стену. Так как шел дождь, то он захватил с собою широкий синий зонт в медной оправе и держал его раскрытым на плече. Его мясистые кирпичного цвета щеки, тщательно выбритые, выделялись на фоне зонтика, и по бокам их спускались прилизанные клочки бакенов. Он вошел на двор, одним взглядом окинул навозные кучи, тележки под навесом, все богатство упорядоченного хозяйства и двинулся к хлеву.

Кайотта – коровница доила коров, сидя на низкой скамеечке, с головой на высоте вымени и тискала пальцами коровьи соски, откуда выливалось прерывистыми струйками прекрасное, густое молоко. Она не услыхала, как он подошел, и сидела согнувшись, упираясь голыми до колен красными ногами в липкую навозную жижу.

Эйо оглядел с порога хлева коров одну за другой, и вдруг его зонт зацепился за притолку у двери. Кайотта обернулась на шум и увидела его.

– Вот тебе на… Господин Эйо, – всполошилась она от неожиданности, опуская свою юбку.