Самец взъерошенный

Очень скоро я убедилась в своей правоте. Из четырех мужчин только Игрр держался в седле. Он даже сам подогнал себе стремена, перед этим внимательно их рассмотрев. Ну да, стремена у сарм кожаные, в форме башмака, закрывающего переднюю часть стопы. Это у нас легкие, бронзовые. С металлами у сарм плохо… Остальным мужчинам пришлось помогать: и в седла залезть, и ноги в стремена сунуть. Пришлые тряслись на спинах коней, словно мешки с зерном. К вечеру они сотрут кожу на бедрах и будут ходить враскорячку. Я невольно улыбнулась, представив это. В этот момент ко мне и подъехал Игрр.

Вопросы, которыми он посыпал, заставили насторожиться. Я старалась отвечать односложно, но все равно скоро устала. Как называется этот мир? Пакс. Пакс Романа?[3] Просто Пакс. (Откуда он знает про Pax Romana?) Кто были женщины, напавшие на бург? Сармы. Это кочевое племя? Да. А как зовут наш народ? Рома. Рома и сармы воюют? С давних пор. Куда они едут? К месту отдыха. А затем? В Рому. Это город? Столица. Они будут там жить? Да. А чем будут заниматься?..

Последний вопрос привел меня в панику. Что ответить? Пришлым не следует раньше времени знать о предназначении: об этом алу строго-настрого предупредили. В бурге мужчин встречает жрица Богини-воительницы, она сопровождает и опекает их до Ромы, потихоньку просвещая и готовя к служению. Но жрица погибла в бурге, а я понятия не имела, что говорить.

– В Роме вам все расскажут! Я всего лишь воин, – отговорилась я.

Игрр пристально посмотрел на мой хвостик (он у меня красивый – с кисточкой!) и отъехал. Я ускакала в голову турмы, где предупредила воинов: с пришлыми разговоров не заводить. Приказ передали по цепочке. Вскоре мужчины оказались в центре круга, отделенные от «кошек» пространством в два конских скачка. Турма двигалась берегом ручья, который служил ориентиром. Ручей бежит от Степного ключа. Других источников на тридцать миль[4] вокруг не имеется, не считая, конечно, колодца в бурге.

Двигались мы медленно. До Степного ключа недалеко, турма могла оказаться там засветло, но пришлые не умели скакать рысью. Они и без того выглядели замученными. К стоянке мы подошли с закатом. Высланные вперед девочки не подвели. В одном котле, подвешенном над костром, пузырилась и исходила ароматом каша, во втором остывал кипяток для вина. «Кошки», увидев это, заулыбались: в походе поесть горячего – радость.

Зато пришлые, попробовав кашу, скривились. Я нахмурилась: что не так?

– Невкусная? – спросила, подсев к Игрру.

– Подгорела! – ответил тот, отставляя глиняную чашу.

– На костре всегда так! – сказала я.

– Если не уметь готовить! – возразил он.

– Ты можешь лучше? – рассердилась я.

– Да! – ответил он нагло.

– Вот завтра и займешься! – сказала я и встала.

Меня трясло от негодования. Каша ему невкусная! Девочки старались – не пожалели копченого сала, турма свои чаши вылизала. А эти… Нет, это наказание – везти их в Рому!

Пришлые и свободные от дежурства воины улеглись на войлоки, стоянка затихла. Я обошла посты, постояла в сторонке, прислушиваясь и принюхиваясь. Ночная степь полнилась жизнью: трещали цикады, шуршали в траве мыши, в отдалении простучала копытцами стайка диких коз, но звуков, издаваемых сармами, не доносилось, как и не было характерного для них запаха: кислого и мерзостного. Любая «кошка» чует его за милю. Я полюбовалась на диск Селены, заливавшей степь желтым призрачным светом, и вернулась к стану. И сразу заметила возле места, где спали пришлые, тень. Я метнулась туда и едва не выругалась. Возле одного из пришлых, присев на корточки, застыла Лола, командир третьей декурии.

– Ты что? – прошипела я, хватая ее за плечо.

– Ему холодно! – тусклым голосом пробормотала она. – Смотри, как скорчился! Я ничего не буду делать, только согрею.

Я рывком вздернула ее на ноги и заглянула в глаза. Даже в свете Селены заметен их характерный блеск. Сжав запястье Лолы, я оттащила ее к костру и усадила у огня. Она сопротивлялась, но вяло – сознание еще не угасло. Достав из сумки кисет, я вытрусила на ладонь щепотку коричневого порошка и поднесла ей.

– Давай!

Лола слизнула и скривилась. Вкус у хины мерзостный, но это единственное средство, способное привести в чувство обезумевшую нолу. Я поднесла ей флягу и проследила, чтобы она сглотнула. Порошок, случается, выплевывают. Хина подействовала. Плечи Лолы обмякли, и она опустила голову.

– Когда началось? – спросила я.

– Сегодня, – вздохнула она. – К вечеру.

«А хину выпить Богиня-воительница не разрешила?» – хотела спросить я, но промолчала. Все из-за пришлых… Хотя от Лолы, признаться, я такого не ожидала. Не девочка, у которой приступ впервые, должна понимать.

– У кого еще Дни?

– Не знаю! – пожала она плечами.

Конечно! Зачем смотреть за другими, когда у самой голова кругом?

– Ложись! – велела я. – Здесь!

– Декурион! – попросила она. – Можно я хотя бы его накрою? Застынет! Он ведь такой худенький…

Я вдохнула и выпустила воздух сквозь зубы. Ладно! Все равно не угомонится. Мне всю ночь ее сторожить?