Сами мы не местные

– Он не в себе и отказывается говорить, – сообщаю я. – Кто-нибудь может мне объяснить, что именно с ним случилось?

Мужик на ступеньках, заметив меня, встает.

– Так джингоши напали, – разводит руками он. – Побили его… Он их, конечно, тоже побил. Троих убил один, потом мы подоспели и…

– Куда именно его били? В какое место больше всего?

Мужик теряется.

– Ну… вот сюда… и сюда… везде помаленьку, а как же…

– Ясно, – вздыхаю. – А что, здесь вообще целителя нет?

– Есть, – отвечает сосед. – Но Арават не пожелал обращаться.

Я только кривлюсь. Пару секунд оглядываю толпу, размышляя, не позвать ли троих-четверых мужиков подержать этого героя, пока я буду его осматривать. Но боюсь, как бы они не приняли его сторону. Возвращаюсь в спальню. Арават зыркает на меня из-под натянутого до самых глаз одеяла. Я поворачиваюсь к нему спиной и заряжаю шприц снотворным. Будем как с Алтошей в старые добрые времена…

Я успеваю впрыснуть полшприца, когда он, резко махнув рукой, ломает иголку и сбивает меня с ног. Вот ведь реакция! Но ничего, все равно подействует. Вот уже и заснул, пока я поднималась. Теперь мне наконец удается его распеленать и просканировать.

При осмотре и анализах обнаруживается, что у него сломано два ребра и отбиты почки, да еще по мелочи синяки и ссадины по всему телу. А в почках, как водится, камни. И то сказать, деду-то под сто тридцать, если по Земле считать. Одна почка уже скуксилась, а вот вторую еще можно спасти…

К счастью, среди прочего оборудования я велела Ориве отправить гемодиализатор. Я, правда, не думала, что придется его подсаживать, но раз уж пришлось, то хорошо, что не надо его дожидаться. Этот приборчик больше всего напоминает чайную чашечку из бабушкиного сервиза, только прозрачный и силиконовый. Его можно использовать как внешний аппарат, временно, а можно имплантировать в качестве искусственной почки, и пускай себе фурычит, только раз в год фильтр менять. Ну или, если оставшаяся почка нормально заработает после операции, искусственную можно будет вынуть. Продают их, естественно, стерильными и в герметичной упаковке, как все искусственные органы. Хорошо, что я их тогда на Гарнете закупила вместе с сердцами и печенями.

Я закрываю дверь и вставляюсь в стерильный костюм.

Операция длится шесть часов. Ирлик, пошли мне в ближайшее время какой-нибудь быстрой работы, чтобы не больше получаса над пациентом нависать, а? Еще эти чертовы люди, которым всем надо обязательно вломиться в операционную… Правда, после первого же визита я крикнула Арону, чтобы никого не впускал, если только хочет еще хоть раз увидеть отца живым, и он встал в дверях намертво. Но я все равно слышала, как какие-то люди пытаются сквозь него пройти, и меня это жутко раздражало, отчего работа не становилась ни легче, ни быстрее. И все-таки я справилась. Хотя пациент, наверное, предпочел бы, чтобы я облажалась, а потом до конца жизни мучилась угрызениями совести. Ну уж нет, дедуля, угрызения совести будут по твоей части.

Я собираюсь открыть дверь, чтобы выпасть в коридор с победным воплем «Все-о-о-о!», когда замечаю справа, у самой двери, полку, на которой аккуратно, с математической точностью расставлены деревянные статуэтки. В том числе те, которые я вернула. Я так привыкла видеть их за стеклом серванта в большой комнате, что автоматически зацепилась взглядом за знакомое, не совсем еще понимая, что это.

Я выхожу из комнаты в куда менее приподнятом настроении.

– Жить будет, – мрачно сообщаю Арону и троим посетителям. – Пришлите кого-нибудь выкинуть мусор и поменять белье.

Потом мы с Ароном ужинаем в огромной, гулкой столовой. Арон очень рад, что отец поправится, а мне вот довольно тоскливо, и он учтиво сдерживает свою радость, чтобы меня не раздражать, но у него не всегда получается. Потом я пишу инструкцию по обращению с больным и вручаю ее и пакет с лекарствами соседу, который единственный может уговорить Аравата принимать таблетки. Потом я категорически ложусь спать, наказав всем заинтересованным лицам разбудить меня, если в состоянии пациента наметятся изменения.

Будят меня раньше, чем я бы предпочла. Арават проснулся слегка за полночь и, не обнаружив давешних симптомов, немедленно попытался встать. Двое парней, дежуривших у постели, еле смогли уложить его обратно без членовредительства.

По темному дому я иду вслед за соседом на шум.

– Я здоров! – рычит Арават. – Нечего меня тут больше держать, я здоров! Я чудесно исцелился!

Сосед входит в комнату, придерживая мне дверь.

– У нас все чудеса известно какого происхождения. – Он кивает на меня, сонную, в мятом платье.

– Добрый вечер, – говорю неприветливо. – Как самочувствие?

– Ты, шакалья девка, меня усыпила против воли! – возмущается Арават и снова порывается встать. – Да пустите меня уже, я здоров!

– Ты здоров, пока лежишь, – зеваю. – А как встанешь, тут-то почка и отвалится. Вот полюбуйся, какие из тебя булыжники сыплются. – Я достаю из кармана свитера пакет с мелкими круглыми камнями, которые вымыла и забрала, чтобы Ориве показать.