Сами мы не местные

– Есть, конечно. От всех больших городов к столице и кольцевой. Вот если от Долхота в Сирий ехать, то рельс проходит прямо под горами, по пещерам. Ох и красиво там… надо будет летом съездить, сейчас это направление почти не работает, весной много обвалов бывает. А если ехать на Орл, то под водой. Там прозрачный туннель прямо в толще воды, а по нему вагончики бегают. Можно на всяких морских гадов посмотреть. Красота, в общем. Да и обычный монорельс неплох. Я всегда из столицы к матери ездил, а не летал. Уж очень там леса живописные… сидишь в поезде, а по обе стороны такие деревья гигантские, почти вплотную. Иногда под вывернутым корнем проезжаешь. Те горы, что тянутся от Ахмадхота до Худула, – они самые старые на всем Муданге. И растения там тоже древние. А я в детстве обожал все древнее.

У меня аж слюнки текут, так хочется поскорее все это увидеть. Правда, неплохо бы дождаться весны, чтобы полазать по огромным корням да пощелкать цветочки – маме отправить фотки…

– Это у вас мать так далеко жила? – поражается северянин. – Это ж сколько у вашего отца денег было – ездить-то из столицы в Худул?

– Да он нечасто ездил, – смущается Азамат. – Но вообще, с деньгами у него было слава богам… – Азамат мнется, стараясь отойти от скользкой темы. – А мать, наверное, до сих пор жива. Она очень рано меня родила, да и если бы умерла, мне бы сказали.

– А она знает, что ты вернулся? – спрашиваю тихонько.

Он пожимает плечами.

– Вряд ли. Кто бы ей сказал?

– А ты сам?

– Я не говорил.

Я потерянно моргаю.

– Ты ей вообще давно последний раз звонил?

Он на меня странно смотрит.

– Я не уверен, что у нее есть телефон.

До меня начинает постепенно доходить.

– А ты… в принципе, когда с ней общался?

– До того как… – Он неопределенно взмахивает рукой в районе лица.

– А она вообще знает, что ты жив-то? – похолодев, спрашиваю я.

Он слегка приподнимает брови.

– Ну ей сказали, на что я стал похож. Вряд ли ей очень хочется на меня смотреть.

– Это ты так думаешь или она сама так сказала? – продолжаю допытываться я. Мы уже давно перешли на всеобщий, так что пастухи только переглядываются и недоумевают, о чем это мы.

– Я так думаю, – вздыхает он. – Ну ты сама посуди, если уж отец…

– Я совершенно не вижу тут связи. Или ты считаешь, что его кретинизм передается половым путем?

Азамат смотрит на меня с убийственной укоризной.

– Я просто хочу сказать, – поясняю я, – что твоя мать еще имеет шанс оказаться хорошим человеком. Во всяком случае, я бы не стала так категорично ее клеймить.

– Естественно, она хороший человек! – взвивается Азамат. – Она прекрасный человек, я ее очень люблю!

– Тогда какого ж черта ты ее игнорируешь? Ты поставь себя на ее место – она узнаёт, что ты ранен, а потом семь лет ни слуху ни духу! Семь долгих муданжских лет! Тебе не стыдно, вообще?

– Да на какого шакала я ей сдался?!

– Азамат, она твоя мать! Даже муданжская мать не может просто так наплевать на своего ребенка, не выродки же вы все тут, в самом деле!

Он еще плечами пожимает – ну в чем тут можно быть не уверенным?!

– Отец же смог.

– Так то отец! Он тебя не рожал! А материнский инстинкт никакая внешность не спугнет!

– Ну хорошо, – перебивает меня Азамат повышенным голосом. – И что ты теперь предлагаешь? Семь лет уже прошло, их не вернуть.

– Во-первых, выясни ее телефон и позвони.

– И что я ей скажу?

Пастухи поняли, что с ними больше никто разговаривать не собирается, и начинают расползаться по своим шатрам.

– Во-первых, что ты жив и здоров. Во-вторых, спросишь, как она сама, здорова ли, не нужно ли ей чего. А там уж смотря что ответит.

– Ладно, – вздыхает он и не двигается с места.

– Ну и чего ты сидишь? Звони уже!

– Что, сейчас, что ли?

– А почему нет?

Он, не сводя с меня оторопелого взгляда, достает телефон и несколько расслабляется.

– Сети нет.

Состроив ехидную улыбочку, я протягиваю ему хвост от пистолетика. Не отвертишься, дорогой.

Звонит он брату. Тот долго вообще не может понять, что и зачем от него требуется. Видимо, тоже давненько с матушкой не общался. Наконец Азамат говорит «понятно» и прощается.

– Она теперь живет не в Худуле, а в деревеньке на побережье, и связи там практически нет. Арон ее номера не знает, но даже если бы знал, все равно вряд ли удалось бы дозвониться.

– Ясно, – вздыхаю я. – А название деревни он сказал?

– Да…

– А найти ее ты сможешь?

– Ну да, а что ты…

– Я предлагаю прямо сейчас туда полететь.

– Лиза, это часов семь отсюда!

– Заодно поучишь меня управлять унгуцем. А то я сегодня чуть не рехнулась, как тебя искать да как выбираться, если с тобой что случится, не дай бог.

– Лиза, но я со всеми договорился, что завтра уже буду дома!

– Вечером будешь.

– Но тренировка!

– Ну вот что. Я понимаю, что ты ухватишься за что угодно, чтобы только не навещать маму. Так что я тебе повышу мотивацию. Есть кое-что, чего ты обо мне не знаешь, хотя очень хотел бы узнать. Пожалуй, когда узнаешь, это перевернет всю твою жизнь. Но пока ты не навестишь маму, я тебе ничего не скажу.

Он смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

– Ты все-таки имеешь какое-то отношение к Укун-Тингир?