Я перечитываю послание несколько раз, как будто надеясь, что оно вырастет или изменится. Потом на нетвёрдых ногах бреду в кухню завтракать и глазеть на небо в ожидании "самого быстрого доступного транспорта". И на нервной почве съедаю целую буханку хлеба с маслом из овечьего молока, которое вообще-то не люблю.
Работа не заставляет себя долго ждать. Скоро я различаю на мутно-рыжем фоне неба маленький юркий унгуц, сверкающий синим антипиреновым покрытием. У нас тоже таким авиетки скорой помощи покрывают, чтобы не загорались от трения воздуха… Я бужу Ориву и бегу включать аппаратуру. Через десять минут у меня элементарно не остаётся оперативной памяти, чтобы думать об Азамате и джингошах. Меня занимают только огнестрельные ранения, оторванные конечности и потери крови, а редкие просветы я использую на то, чтобы обучать пилотов первой помощи, потому что лететь всё-таки далеко. Но Азамат ни за что бы не взял меня туда.
Орива – толковая девка, и учение пошло ей впрок. После первого десятка раненых она уже сама справляется с большинством процедур и почти не дёргает меня с вопросами. Но рук всё равно не хватает. Арона я приставляю оттаскивать обработанных больных на третий этаж и звать меня, если у кого-то из них ухудшится состояние, о чём немедленно сообщит реанимационный браслет. Некоторые поступившие с не очень серьёзными травмами – например, сломана рука или челюсть – используются в качестве бессмысленной рабочей силы: повернуть, подержать, подать, принести. Ухо болит от гарнитуры, она мне не совсем по размеру, Азаматова, но я заранее не сообразила, а надо всё время быть на связи с Ароном и Оривой.
Но место в доме ограничено. За два дня, от которых я помню только, что спать удавалось максимум по два часа кряду, все поверхности, способные уместить лежащего человека, оказываются заняты. Арон вспоминает о шатрах, оставшихся на посадочной площадке, и переводит выздоравливающих туда. Какое всё-таки счастье, что на муданжцах всё так быстро заживает! Ещё через два дня, когда я уже вообще не понимаю, на каком свете нахожусь, поток раненых резко ослабевает.
– Что у вас там происходит? – спрашиваю у Ирнчина, закрепляя корсет: он поступил с переломами отростков позвоночника, спинной мозг чудом не пострадал.
– Как, Азамат же вам писал!
– Ты серьёзно думаешь, что у меня есть время читать? – говорю, хотя мне тут же становится стыдно. Он же нашёл время написать!
– Охх… – вздыхает Ирнчин. – В общем, проблемы у нас некоторые. Ну, не проблемы, так… Капитан это предвидел, так что волноваться не о чем, но…
– Ну говори уже, чтоб тебя!
– Джингоши временно отступили, но хотят вернуться с подкреплением. Это нормально, конечно, сами бы так сделали. Мы намереваемся их перехватить прямо в космосе, и так вон сколько леса уже пожгли. Проблема в том, что в качестве подкрепления они, как считает капитан, приведут ребят Соччо. Он хоть и наёмник, но оказался роднёй кому-то из командования, которое мы тут разбили. А у Соччо был тот хакер… Ну, помните? Который нас взломал два раза. Алтонгирел, правда, всё это время пытался выяснить, как он до нас добрался, или хотя бы, кто он такой и как его убить. Но не знаю, доспел ли чего-нибудь.
– Ясно, – вздыхаю. – Так вы теперь даже не на планете будете? А далеко? Может, мне тоже надо куда-то выбираться?
– Нет-нет, – Ирнчин пытается помотать головой, хотя это бесполезно, он весь зафиксирован. – Капитан ничего такого не говорил. Будем всё равно сюда посылать, только теперь на звездолёте. Да и, прямо скажем, когда война в космосе, то травмы или по мелочи, или уж разгерметизация – и тогда сразу каюк, везти нечего. Мы же не будем с ними по коридорам перестреливаться. Так что вам должно полегче стать, а то так муж вернётся – и не узнает.
Письмо Азамата я действительно получила. Он пишет примерно то же, что рассказал Ирнчин, только ещё добавляет, что в ближайшие дни не будет на связи, поскольку опасается, что его письма буду читать не только я…