Сами мы не местные

– Отец звонил, – быстро поясняет Азамат. – Он готов забыть об отречении.

– Забыть? – моргает Унгуц. – Ты хочешь сказать, отменить его?

– Нет. Он просто стал так со мной говорить, как будто ничего не случилось.

– И что ты? – допытывается Алтонгирел.

– Я сказал, что он меня с кем-то перепутал.

– Ты что! – шипит Алтоша. – Он теперь опять надуется! Надо было с ним помириться, ты же не думаешь всерьёз, что он станет просить прощения?!

Азамат поднимает на него такой взгляд, что металл плавить можно.

– Извини, но я не готов просто забыть пятнадцать лет своей жизни!

Алтонгирел отворачивается и с досадой хлопает себя по коленке, Унгуц закрывает глаза и качает головой. Я утыкаюсь Азамату в плечо и глажу его. Ну блин мужики-и!

Тем временем эпическое сражение успело изменить направление: теперь уже Ирлик и Унчрух сражаются не друг с другом, а плечом к плечу против чёрных космических демонов, а нашедшаяся Укун-Тингир им в этом помогает. Интересно, это не специально под случай концовку переписали? но спрашивать у Азамата не рискую: он и так не слушает, а думает, извиняюсь, думу горькую, будь неладен этот эпос. Конечно, наши победили, и после этого Ирлик возвращается в Подземное Царство, Укун-Тингир – в небесное, а Унчрух становится Императором Муданга и правит до самой смерти. Когда он умирает, он обращается в горный хребет, который теперь называется Короул, и именно поэтому все боятся туда ходить.

Сказитель ещё несколько минут тянет своё "о-о-о" и наконец смолкает. Воцаряется странноватая тишина, та самая, которая не отсутствие звука, а присутствие заглушки. Потом все принимаются вопить "танн!", колотить воздух и подносить сказителю драгоценные дары, еду и напитки. Азамат сидит, привалившись спиной к стене дома и задумчиво кивает.

Через несколько минут к нам подходит незнакомый мужчина и кланяется Азамату. Тот в ответ нагибает голову. Мужчина высокий, плечистый, щеголяет солидными усами, с подкрученными кончиками на гусарский манер.

– Многие люди мне говорили, – начинает он учтивым приятным голосом, – что Ахмад-хон неравнодушен к моему творчеству. Могу ли я послужить своему Императору?

Азамат признательно улыбается.

– Я был бы счастлив вас послушать вживую. К сожалению, до сих пор у меня не было такой возможности.

– Есть ли у вас пожелания? – любезно уточняет этот, видимо, певец.

– М-м… Я бы предпочёл что-нибудь возвышенно-печальное.

– Печальное? Но сейчас праздник… – удивляется исполнитель. Азамат как-то невнятно поводит бровью, и этот забавный персонаж тут же соглашается: – ну конечно, надо ведь помянуть павших героев. Император имеет право печалиться о своей стране и в праздник.

Азамат снова наклоняет голову.

– И ещё, пожалуйста, спойте балладу об Он-чуае.

Исполнитель совсем озадаченно поднимает бровь, но безропотно соглашается.

Ещё минуту он договаривается с оркестром и наконец приготавливается петь. В отличие от сказителя, он поёт стоя. Первые же звуки его голоса меня глубоко поражают: он невероятно высокий. Выше, чем мой собственный. При этом он такой мелодичный и чистый, что действительно напрашивается сравнение со звоном хрустальных бокалов.

Начинает он с плача по погибшим.

Западной излучины реки

Одурманил аромат меня.

Завещали: друга береги –

Нету друга больше у меня.

Тянутся три русла на восток,

Три печальных воина бредут.

Больше не ступить им на порог,

Больше дома их дела не ждут.

Соберу коней своих лихих,

Нагружу их ношей тяжело:

Скорбные души моей стихи,

Дичь, зерно, коренья и вино.

Отгоню табун во стольный град,

Созову народу целый мир.

Пище и вину не буду рад:

В память о друзьях устрою пир.

Видимо, это относительно недавнее творчество, раз в рифму, по земному образцу. Азамат украдкой вытирает глаза.

– У тебя правый глаз слезится? – спрашиваю невпопад.

– Да, – отвечает он, сдвинув брови. – А что?

– Раньше только левый, – говорю.

– Думаешь, твой крем начал действовать? – скептически ухмыляется Азамат.

– Естественно он действует! – надуваюсь я. – Просто медленно, и ты не замечаешь. Экдал!

Экдал сидит наискосок справа от меня, оборачивается на оклик.

– Вот скажи, ты Азамата с начала весны не видел. Что-нибудь изменилось?

– А! Так вы его всё-таки чем-то лечите? – оживляется наёмник. – А я-то думаю, неужели это он просто на радостях настолько лучше выглядит!

– Вот видишь, – говорю Азамату.

– Тихо, – шикает он. – Послушай лучше песню. Это баллада об утрате души.