Самиздат в СССР. Тексты и судьбы

Вы такие нестерпимо ражие
И такие, в сущности, примерные.
Всё томят вас бури вернисажные,
Всё шатают паводки премьерные.
Ходите, тишайшие, в неистовых,
Феями цензурными заняньканы!
Ну а если – ни премьер, ни выставок?
Десять метров комната в Останкино,
Где улыбкой стражники-наставники
Не сияют благостно и святочно,
Но стоит картина на подрамнике, —
Вот и всё!
А этого достаточно.
Есть – стоит картина на подрамнике,
Этого достаточно!
       Осудив и совесть и бесстрашие
       (Вроде не заложишь и не купишь их),
       Ах, как вы присутствуете, ражие,
       По карманам рассовавши кукиши!
       Что ж, зовите небылицы былями,
       Окликайте стражников по имени!..
       Бродят между ражими Добрынями
       Тунеядцы Несторы и Пимены.
       Их имён с эстрад не рассиропили,
       В супер их не тискают облаточный:
       «Эрика» берёт четыре копии,
       Вот и всё!
       А этого достаточно.
       Пусть пока всего четыре копии —
       Этого достаточно!
       Время сеет ветры, мечет молнии,
       Создаёт советы и комиссии,
       Что ни день – фанфарное безмолвие
       Славит многодумное безмыслие.
       Бродит Кривда с полосы на полосу,
       Делится с соседской Кривдой опытом!
       Но гремит – напетое вполголоса,
       Но гудит – прочитанное шёпотом.
       Ни партера нет, ни лож, ни яруса,
       Клака не безумствует припадочно, —
       Есть магнитофон системы «Яуза»,
       Вот и всё!
       А этого достаточно.
       Есть – стоит картина на подрамнике!
       Есть – отстуканы четыре копии!
       Есть магнитофон системы «Яуза»! Этого достаточно!

Изъятые страницы самиздата можно встретить в уголовно-следственных делах 1950-х – 1980-х гг. – тонкая, почти папиросная бумага с наползающими друг на друга строчками, потому что для большей вместимости на лист печатать старались как можно плотнее, вручную регулируя интервал.

Анатолий Марченко[16] вспоминал, как печатали рукопись его первой книги «Мои показания» (1967) о лагерях 1960-х гг. Перепечатать надо было около двухсот двойных тетрадных листов, исписанных мелким почерком. «Достали три машинки, правда, одна из них сразу сломалась, так что четверо умевших печатать сменяли друг друга. Те, кто не умел печатать, диктовали им, раскладывали экземпляры, правили опечатки. Одна пара с машинкой устроилась на кухне, другая в комнате <…> На кухне постоянно кто-нибудь варил кофе или готовил бутерброды <…> Работали подряд двое суток, а спали по очереди…»[17] Созданная таким образом книга вначале была распространена в самиздате и примерно через год издана за рубежом, а ее автор снова оказался в лагере.

В 1970-е гг. к перепечатке самиздата стали привлекать профессиональных машинисток, чей труд оплачивался за счет продажи самиздатских произведений, на которые имелся спрос[18].

Определяя самиздат, Людмила Алексеева (одна из основателей, а с 1996 г. – председатель Московской Хельсинкской группы) отмечает, что он «оказался единственно возможной формой преодоления государственной монополии на распространение идей и информации»[19]. По ее мнению, самиздат начинался со стихов А. А. Ахматовой, М. И. Цветаевой, М. А. Волошина, Н. С. Гумилева, И. А. Бродского, которые читались в Москве на «сходках под открытым небом» у памятника Владимиру Маяковскому в конце 1950-х гг.