Саммер

Я представил их друг другу. Взгляд Джил затуманился, она посмотрела на Камиллу — та поздоровалась резким кивком — поверх своего пластикового стакана, который держала у губ. И у меня возникло ужасное чувство, что я неожиданно стал яблоком раздора.

Джил позвонила мне на следующий день. Я не давал ей своего номера телефона. Наверное, она сильно прижимала трубку к уху, и из-за этого я слышал далекие порывы ветра, бушующего в ее телесной оболочке.

— Хочу задать тебе один вопрос.

— Да?

У меня закружилась голова. Я прислонился к стене.

— В этом году исполняется десять лет.

Она тяжело вздохнула.

— Я хотела бы вернуться туда. Где был пикник. На берег озера. Хотела бы, чтобы ты пошел со мной.

Я, вероятно, ответил что-то вроде «хорошо» или «без проблем» — спокойно и отстраненно, будто она просила меня сходить с ней позагорать на городской пляж. Но на самом деле я только что получил настоящий, завернутый в блестящую бумагу подарок.

Я вспомнил, как однажды на пляже в Испании Саммер, копаясь в песке, нашла дутое кольцо с огромной жемчужиной. И как она рыдала, бросившись на землю, когда родители велели ей вернуть драгоценность — сначала они просили и настаивали, потом мать повысила голос, а отец попытался уговорить Саммер так, как если бы та сошла с ума.

Я помню, как сестра рассматривала на свет перламутр и ту песчинку, из которой выросла жемчужина.

На Джил были джинсовые шорты и белая футболка — я подумал, что, наверное, все девушки на планете летом носят что-то одинаковое, а может, она и сама не понимала, что одета сейчас, как Саммер тогда. Или таким образом она отдавала ей мрачную дань уважения? Или ей подсознательно хотелось сделать мне больно?

Она ждала на тротуаре напротив подъезда: на носу — черные очки, на плече — плетеная сумка. Она была так похожа на подростка, каким когда-то была, что у меня сразу упало настроение.

Мы молча шли по улице Бельвю. Стояла жара, почти такая, как тогда, и плавила асфальт. Яркий свет резал мне глаза, а взгляд Джил за солнцезащитными очками был непроницаем.

Она передала мне свою бутылочку воды: сначала сама отпила, а потом протянула мне, чуть шевельнув влажными губами. Я зажег две сигареты, и дал ей одну.

Зелень, островок безвременья в потоке времени, четко виднелась сквозь марево.

Лес встретил нас полутьмой и прохладой.

— Все нормально?

Она кивнула, подняла очки, глаза у нее были на мокром месте.

— Холодно немного.

Она храбро улыбалась. Я неловко потер ей плечо. Она не спускала с меня глаз.

Мы попробовали найти то место. И я вновь ощутил себя персонажем заигранной пьесы «Саммер, я ищу тебя!», как будто жизнь моя шла по спирали, нарезая круги, которые немного менялись от раза к разу по прихоти какого-нибудь божка. А может, меня поглотила игра «Найди десять отличий»: картинки вроде бы одинаковые, но чем-то они отличаются: то в небе нет птицы, то бежевые сандалии стали красными, то исчезла тень от дерева.

Я ничего не узнавал. В лесу соорудили место отдыха — поставили и вкопали столы и стулья из бетона, — и люди навалили возле них кучи мусора; траву изуродовали пятна немыслимых цветов. Во рту у меня появился горький привкус, мне захотелось кого-нибудь ударить. Джил ходила по кругу, заглядывая за стволы деревьев, прикладывая ко лбу руку козырьком и внимательно глядя в чащу, потом в задумчивости возвращалась ко мне. А я не мог даже пошевелиться.

— Это тут было, как думаешь? — спросила Джил.

Я пожал плечами:

— Не знаю.

И скептически посмотрел на нее:

— Да и что это меняет?

Ее веки вздрогнули. Она уже открыла рот, чтобы ответить, но спохватилась. Вздохнула и посмотрела на верхушки деревьев:

— Пойдем к воде.

Она опять надела очки, отвернулась от меня и быстро зашагала прочь.

Озеро так заросло, что его красота вселяла тревогу. В сухой траве растянулись мириады паутинок, казалось, что они отделяют водный мир от мира воздушного. Над горцем[26] порхали стрекозы. Камыши склонялись над водой, будто любовались своим отражением.

Джил шла вперед и не оборачивалась. Спина ее выражала немой упрек, адресованный мне.

Я чувствовал себя слабым и усталым.

Наконец, она замедлила шаг. Но когда я догнал ее, и мы пошли рядом, ступая по влажной земле, комья которой оставались у нас на обуви, и почти добрались до берега, она резко повернулась ко мне. Лицо ее горело:

— Почему ты такой?

— Какой?

— Суровый и безразличный. Тебе на все наплевать!

Я расхохотался:

— Я? Суровый? И мне наплевать?

Я хотел еще что-то сказать, но смех, истеричный, наполненный презрением, душил меня. И еще я крутил в кармане шорт зажигалку.

— И для тебя не важно…

Она помахала рукой, показывая куда-то вдаль:

— Быть здесь. Вспоминать.

Она смотрела вперед, задрав подбородок, словно сдерживая эмоции.

— Я вот постоянно об этом думаю. О ней. О том дне. О том, чего мы не заметили, что пропустили.

Она посмотрела на меня и фыркнула:

— Не знаю, как это у тебя получается.

Я вытащил из кармана «Мальборо», медленно вытащил. Закурил, потом посмотрел на горящий кончик сигареты:

— Да, не знаю, как это у меня получается, это точно.

Руки у меня тряслись. Джил смотрела на мою сигарету. Она прошептала: