Самое гордое одиночество

– Прекрати выражаться чужими фразами! – вспылила я. – Я спрашиваю, почему они лезут не в свое дело?! Почему этот твой Амур Александрович...

– Точно, Амур Александрович! – обрадовалась она, услышав правильное имя-отчество своего секретаря.

– Почему он указывает, с кем я должна соединить свою судьбу? Почему он лезет в мою личную жизнь? Да еще напоминает об этом гнусном Власе, который так и зажал свадебное путешествие в Венецию! А я так мир хотела посмотреть!..

– Хочешь посмотреть мир – обними глобус! – сказала бабушка.

– Прекрати! – огрызнулась я. – И запомни, я с ними больше общаться не намерена! Нечего их ко мне подсылать! Тоже мне, придумали способ влезать в чужую жизнь, прикрываясь заботой о репутации самого уважаемого члена партии! – все больше расходилась я.

– Водка белая, но красит нос и чернит репутацию! – выдала коренная москвичка, чем окончательно вывела меня из себя:

– Ты как попугай повторяешь заученные выражения! Я не хочу больше разговаривать!

– Подожди, подожди, Манечка. – Голос снова стал сахарным.

– Ну что?

– Ты должна приехать послезавтра ко мне, – заговорила она требовательным тоном. – То есть не ко мне, а к Зинаиде Петрыжкиной на выборы своей бабушки в лидеры партии. Тригубова скинут, а меня на его место поставят! Да девок всех своих захвати! И эту кликушу-то, как ее... Ну сестру-то свою! Адку!

– Не знаю, не знаю. Как получится, – деловито проговорила я.

– Что значит, как получится?! – возмутилась Мисс Бесконечность. – Твою бабушку в лидеры принимают, а тебе и дела никакого нет?! – Она говорила так, будто вступала в пионеры.

– Ничего обещать не могу.

– А давно эти... Амуры от тебя уехали? – поспешила сменить тему старушка. Я с ужасом посмотрела в окно – темнота беспросветная, потом на часы – полседьмого вечера! Кошмар! Я совершенно потеряла счет времени и теперь катастрофически опаздываю на встречу с содружеством!

– Давно. Все. Я опаздываю!

– Придешь на выборы, Манечка? А? Приходи! – жалостливо ныла старушка на том конце провода.

– Потом, все потом, я опаздываю!

– Нет, сейчас! – настаивала она и вдруг запела голосисто так, ни с того ни с сего:

Мальчики да девочки
Свечечки да вербочки
Понесли домой.
Огонечки теплятся...

– Пока!

– Нет! Обещай! Что я, зря пела, что ли?! – буркнула она и снова спросила: – Придешь с девьками?

– Приду! – взревела я и, бросив трубку, принялась собираться со скоростью света отмечать старый Новый год с подругами.

* * *

В кафе «У дядюшки Ануфрия» царил полумрак, и почти все столики были заняты; молодые официанты в длинных оранжевых фартуках (видимо, студенты на подработке) носились с подносами по залу, перелетая от одного клиента к другому, яко пчелы с цветка на цветок. Я стояла у дверей в полной растерянности и глазами искала подруг.

– Вон свободный столик, около стенки, вон еще один, у двери, – подскочил ко мне подрабатывающий студент.

– Мне не нужен свободный столик, меня тут подруги должны ждать, – рассеянно проговорила я и подумала: «Что, если все они опоздали, а я, как дурочка, сорвалась и прискакала сюда, даже не переодевшись и не причесавшись. Как нацепила на себя что попало с утра, в парикмахерскую, в том и пришла! А их нет! Опять буду среди них как чучело гороховое сидеть! Хорошо, успела с елки мишуру стянуть – на шею повешу». И тут за квадратным столбом я увидела до боли знакомую апельсиновую челку «йоркширской терьерши».

– Вот вы куда забрались! А я уж подумала, что первая пришла! – подлетев к членам содружества, воскликнула я, напрочь забыв о своей внешности.

– Да-а! Ты придешь первая! Как бы не так! – усмехнулась Пулька – она, как всегда, выглядела потрясающе: безукоризненный макияж, золотистые волосы ниспадали на дорогую, изумрудного цвета шелковую блузку, которую мы купили в одном из центральных московских магазинов. Помню, Пульхерия, как увидела ее, прошептала завороженно:

– Именно этого-то мне не хватало!

– Пуль, а почему тут нигде цены не указаны? – удивлялась я.

– Потому что если хочешь какую-то вещь, неважно, сколько она стоит, – рассудительным тоном выдала она тогда совершенно безрассудную реплику.

– Ну да, неважно! А если у тебя нет таких денег?

– Тогда тебе в этом магазине и делать нечего.

– Ты спроси, спроси, сколько она стоит, – подбивала я.

– Ничего я не буду спрашивать! Сейчас померяю и куплю. – Нечего сказать – блузка сидела на ней великолепно, будто для нее была создана. – Беру! – сказала Пулька и решительно направилась к кассе.

Я была права – эта тряпка стоила один мой гонорар – то есть два месяца упорного труда как минимум (учитывая доплату за дополнительный тираж).

– Маш, мне пяти тысяч не хватает, – смущенно пролепетала она мне на ухо, – у тебя нет?

Я ей тогда добавила пять тысяч, но сделала для себя немаловажный вывод – пожалуй, никому из нашего содружества нечего делать в этом магазине.