Самое красное яблоко

Я покачала головой, и огни расплылись перед глазами, и тесно стало в груди, не вздохнуть. Я прошептала, почти беззвучно:

– Так было надо.

– Вот, значит, как. – Лицо Рэндалла осталось безучастным, лишь глаза потемнели. – Значит, когда мы встретимся, она будет весьма мною недовольна.

От Гвинлледа веяло прохладой, морозным запахом снега и тонким еловым ароматом, и странным образом это успокаивало, не позволяло разрыдаться на груди у единственного, кто горевал по Элизабет вместе со мной.

Рэндалл отвел глаза, потянулся к кубку с вином – алым, почти черным при свете свечей, – но отдернул пальцы. Взгляд его скользил с кубка на меня и обратно, словно раздумывал он, не стоит ли для начала предложить его мне.

– Неужели только для того, чтоб проще устроить мятеж?

Голос его был спокоен, но я слышала в нем далекие отголоски грома, напряжение и боль, которую Рэндалл прятал и сам от себя.

– Нет! – Не знаю, почему я бросилась оправдываться, словно его приговор еще мог для меня что-то значить, но слова рвались с губ, и я не могла их удержать. Может, потому что пыталась оправдаться перед собой. – Только через ее смерть можно было бы вернуть Гвинлледа. И только он еще может уберечь Альбрию.

Рэндалл подхватил кубок, глядя на блики на кровавой глади вина.

– Значит, ты все еще веришь в сказки, моя Джанет?

– Сказки, – я улыбнулась горько и беспомощно, – происходят независимо от того, веришь в них или нет.

Небрежно отставив кубок, Рэндалл шагнул к Гвинлледу, спокойно глядя ему в глаза, от которых веяло ужасом йольской ночи.

– Надеюсь, мальчик, ты и впрямь сможешь сотворить сказку, в которую верит Джанет. – Он стянул золотой венец с головы, и в мутном свете свечей тот блеснул особенно ярко. Гвинллед следил за ним настороженно, все еще подозревая ловушку. – На колени, фейри! Дай хоть на мгновение представить себя победителем.

Ни злорадства, ни торжества не было в его глазах, только бесконечная, пепельная усталость, когда уже нечего ценить и нечего беречь. Гвинллед, может, увидел большее, раз шагнул навстречу, опустился на одно колено и склонил голову.

– Я, Рэндалл Аргейл, отрекаюсь от престола и короны моего отца и венчаю ею тебя, Гвинллед, сын Гленна, сына Мортимера из рода Аргейлов. Отныне Альбрия твоя. Правь ею мудро.

Золотой обруч тускло блеснул и лег на черные волосы, и в тот же миг Гвинллед содрогнулся всем телом и сдавленный стон вырвался сквозь стиснутые зубы. Я бросилась к нему, а в виски безумными птицами бились мысли: «Я не заметила – и корона из холодного железа? И мой Гвинллед теперь умирает – снова – на этот раз до конца? Но ведь Рэндалл успел провозгласить его королем?..»

Ладони мои были холоднее льда, когда я обняла Гвинлледа за плечи, коснулась его лица, заглядывая в глаза. Но нет, не смерть пришла к нему, а сила, старая, древняя сила, которой тесно было в человечьем теле, и светом она пробивалась изнутри.

– Все хорошо, недобрая королева, – прошептал он ласково, поднимаясь и увлекая меня за собой, и белая кожа его мерцала, как снежная равнина под полной луной. – Теперь все будет хорошо.

Он перевел взгляд на Рэндалла, и тот склонился, как полагается родичу кланяться королю.

– А теперь, Ваше величество, позвольте мне дать вам совет. Не повторяйте моих ошибок и не оставляйте свергнутого короля в живых.

Он взглянул на меня, и на мгновение нежность осветила его глаза.

– Но я не жалею об этом, моя Джанет.

Предчувствие близкой скорби стиснуло горло, и я прошептала:

– Неужели ты вовсе не боишься смерти?

Он картинно взмахнул рукой, откидывая с глаз темную прядь, и только тогда я заметила, что больше он не носит колец – ни золотых, ни железных.

Он и впрямь ждал нас.

– Сложно бояться гостьи, явление который ты подозреваешь день за днем. Она придет неминуемо; раз так, то я предпочту принять смерть от твоей руки.

Пальцы онемели. Нет, я не смогу, я не хочу, я не…

– Не проси меня об этом. Кровавые пятна и так не отмываются с моих рук. Я не хочу, чтобы и твоя смерть оставила на них след.

– Ты жестока. – Он отвернулся, и хоть осанка его была, как всегда, безупречна, я видела, как тяжело она ему дается, сколько сил сгорает, лишь чтобы удержать на лице спокойную, чуть ироничную маску. Гордец даже в смерти. – Впрочем, кто, как не ты, имеет на это право? Но ты не оставляешь мне выбора.

Он подхватил со стола кубок с вином, и несколько капель кровавыми пятнами упали на дерево.

– Позволь же мне выпить за нового короля Альбрии, Его величество Гвинлледа Первого! Славься, король!.. Нет-нет, тебе, моя Джанет, не предлагаю – еще рано.

Догадка впилась в сердце ледяной спицей, и я застыла. Эмоции требовали выбить кубок из его рук, но разум твердил замереть, замереть и позволить ему выпить яд. «Разве ты не позволишь ему уйти с честью?» – тихо шептал он, и я смотрела, смотрела, не отводя глаз, как вино кровью стекает по коже Рэндалла, как он бледнеет, застывает на полувздохе, как оседает на пол, в последнем усилии воли сомкнув губы в слабой улыбке, как гаснет его взгляд.

Это все, что я могла для него сделать.