Самое лёгкое время

Галина Мамыко Самое лёгкое время

Красавицы

Женька – моя лучшая подруга. Нам четырнадцать лет. Мы считаем себя красавицами.

Мы вышли на вечернюю прогулку. Воркутинский мороз не останавливает. Перед выходом из дома мы долго крутились перед зеркалом.

От мороза накрашенные ресницы покрываются инеем, щёки деревенеют. Варежками мы растираем румяные лица и стреляем по сторонам глазами в надежде на интересную встречу. Интерес для нас представляют, конечно, мальчишки. При встрече мы делаем вид, что их не замечаем.

В нашем посёлке принято гулять по центральной части проезжей дороги. Машины здесь появляются крайне редко.

Случается, мимо проезжает армейский грузовик, тогда мы гордо не смотрим на смеющихся парней в солдатской форме. Они машут руками, называют нас «красотками», в душе мы счастливы. Машина исчезает в морозной дымке, доносится ещё гудение, а нам снова хочется услышать, что мы «красотки», и испытать волнение.

– Смотри, смотри! – Женька толкает меня и указывает глазами вперёд.

Армейский грузовик!

Но он едет нам навстречу, это означает, солдатики не увидят наши лица, не узнают, что мы красавицы, а потому нам никто не прокричит, что мы красавицы. А даже если и прокричит, то это будет не заслуженно, ведь со спины не видно, красавицы мы или нет.

Мы с Женькой разворачиваемся (и действительно, не всё ли равно, в какую сторону идти на прогулке), идём уже в противоположную сторону. Гудение всё ближе. У нас замирают сердца. Мы идём всё медленнее. Ещё мгновение, вот грузовик поравнялся с нами, мы приготовились, сейчас глаза всех солдат будут с восторгом устремлены на нас, и мы услышим долгожданные слова, что мы красавицы.

Мельком, с равнодушием на лицах, но с нетерпеливой тайной надеждой бросаем взгляд, и вот – вместо ожидаемых десятков восхищённых глаз видим: сено. Покрытый брезентом фургон утрамбован сеном.

Мы останавливаемся, смотрим друг на друга и валимся с хохотом в сугроб. Дубасим друг друга в избытке весёлых чувств. Потом бежим вприпрыжку, размахивая руками, непонятно куда.

Снег сверкает под фонарями. На чёрном небе – северное сияние. Мы стоим, задрав головы. Как хорошо. Всё вокруг переливается. Кажется, так будет вечно. Северное сияние, яркий снег, кипучий мороз, и такое же сильное, жгучее ощущение счастья.

Нам весело. Мы всё равно красавицы. Пусть даже никто нам сейчас об этом не сказал.

Крымские шрамы

Родной Крым для меня ассоциируется в первую очередь не с его главными достопримечательностями, а с родителями. Крым удавалось увидеть только летом. Остальное время мы жили в Воркуте, куда папа-баянист и мама-детский врач поехали ещё в молодости (с нами, двумя маленькими девочками) зарабатывать на оплату новой трёхкомнатной кооперативной квартиры, да так до пенсии там и застряли. Летние месяцы проходили, конечно же, возле Чёрного моря. Мисхор со знаменитой русалкой, Алупкинский парк, Кореиз… Длинные очереди в столовую, забитый людьми пляж, утомительные взбирания по серпантину в гору, туда, где ждёт маленькая комнатка в фанерном домике, снятом по нынешним ценам за копейки…

Я уже давно не путешествую по Крыму, хотя и живу в центре его столицы. Но в фотографиях, сделанных папой и им же оформленных в десяти семейных альбомах, осталась та, счастливая жизнь, в которой тебя любили папа и мама и плескалось море.

На этих советских чёрно-белых фотографиях мы по утрам ловим рыбу на закидушку с больших камней-валунов в пустынной бухте Тарханкута. Рядом наши палатка и папин «Жигулёнок». Его он потом в начале перестройки продал за, казалось бы, неплохие деньги, но грянувшая никому из советских людей до того ещё не изведанная инфляция этот капитал превратила в бумажки.

В обеденное время, когда особенный зной, мы с завистью смотрим на прозрачную, сверкающую в лучах солнца, морскую гладь, но залезать не решаемся, ведь этот период времени уже давно взят в аренду местными змейками. С высоко гордо поднятыми головками, столбиками, они курсируют вдоль берега, с полным правом наслаждаясь своим местом под солнцем…

Зато возле нас пыхтит папин походный примус, на сковородке жарятся свежие, пойманные нами утром, бычки, и к ним мы дружным семейным кругом вскоре подсаживаемся…

Однажды среди ночи нас разбудили оружейные выстрелы. Мы лежали, притаившись, в палатке, и делали вид, что спим. Утром неподалёку в камнях увидели подстреленную чайку. Она прыгала с места на место, покрикивая. Я побежала к ней, схватила на руки, но чайка укусила меня за палец. Я заорала от боли, бросила птицу и помчалась назад за скорой помощью к маме. Мама перебинтовала кровоточащий палец, а раненая птица доскакала до моря и уплыла умирать. Шрам на пальце остался на всю жизнь.

Иногда наше уединение нарушали сельские коровы. Они задумчиво разбредались по берегу, оставляя кое-где свежие лепёшки. Вскоре на горизонте появлялся загорелый до черноты пастух. Он лениво помахивал кнутом и уводил коров в неведомые дали…