Самое обыкновенное убийство. Где тебя настигнет смерть?

– Этим утром мне снилось, что я хочу достать тромбон из магазинной витрины, прямо через стекло. Так и не достал, между прочим. Увидел, как Гарди скачет через веревочку, и проснулся. Теперь ты знаешь обо мне все.

– Дело нехитрое, Эд – две утки одним выстрелом, – усмехнулся он. – Опасайся одной из них. Ты понимаешь, о чем я?

– Кажется, понимаю.

– Чистая отрава, парень, такая же, как и Мадж… ладно, не будем. А тромбон? Ты что, играешь на нем?

– Хотел раньше научиться, чтобы в оркестре играть. Взял в школе инструмент, но соседи крик подняли, больно уж он шумный. Мама тоже не одобряла.

Парень за стойкой выдал нам заказ. Я уже наелся, и сандвич показался мне чересчур большим. Я съел немного картофеля и обильно полил его кетчупом. Прямо как кровь. В переулке, может, ее и не было – человека можно убить, и не пролив крови, но мне упорно представлялась папина разбитая голова и пятно на кирпиче, теперь стершееся или смытое. Его ведь смыли бы? А, черт. Может, его вообще не было, но сандвич мне вконец опротивел. Я зажмурился и стал думать о первом, что мне пришло в голову. Это оказалась дурацкая считалка: «Раз, два, три, О’Лири, четыре, пять, шесть, О’Лири, семь, восемь…»

Тошноту я поборол, но на сандвич уже не смотрел.

– Мне, наверно, пора, – произнес я. – Вдруг мама не ложится и ждет меня? Мы ведь не сказали ей, что задержимся. Уже второй час.

– Так поздно? Надеюсь, что не ждет все-таки. Чеши скорее домой.

Он уже доедал, я сказал, что не хочу больше. Мы вышли вместе, и дядя направился к себе в «Вакер», а я домой на Уэллс-стрит.

Мама оставила свет в коридоре, но дожидаться меня не стала, и в ее спальне было темно. Вот и хорошо: мне не хотелось оправдываться и слушать, как она будет ругать дядю Эмброуза.

Я лег и заснул, как только закрыл глаза.

Проснувшись, я сразу понял, что в комнате что-то не так. А, вот оно что: будильник не тикает. Я забыл завести его. Мне вообще-то было безразлично, сколько времени, но я все-таки вышел и посмотрел на кухонные часы. Одна минута восьмого, и с утра опять жарко.

Смешно. Проснулся в свое обычное время даже без будильника.

Никто еще не вставал. Я быстренько проскочил мимо комнаты Гарди, которая опять спала с открытой дверью и без пижамной куртки. Завел будильник и снова лег, намереваясь поспать еще пару часиков, но ничего у меня не получилось.

В квартире было очень тихо, да и на улице тоже, не считая поездов надземки на Франклин-стрит и вовсю тикающего будильника.

Сегодня папу не надо будить. Никогда уже не понадобится.

Я встал, оделся, постоял в дверях спальни Гарди. Ей хочется, чтобы я на нее смотрел, я хочу того же, так почему бы и нет? Потому что нельзя пользоваться девчоночьей глупостью для вытеснения мысли, что мне никогда больше не придется будить отца по утрам. Я устыдился и прошел дальше, в кухню.

Сварил себе кофе и стал размышлять. Дядя Эмброуз наверняка еще спит – на своей работе он привык поздно ложиться и поздно вставать. С расследованием придется подождать: на очереди дознание и похороны. Да и глупо как-то это выглядело при дневном свете: усатый толстяк и сопливый парень возомнили, будто только они способны найти убийцу.

Я думал о рыжем детективе с усталыми глазами, которого мы купили за сотню баксов. То есть дядя полагает, что купили, и, в общем, прав, раз Бассет взял деньги.

Гарди пришлепала в кухню босиком и в полном пижамном комплекте. Ногти на ногах она накрасила лаком.

– Привет, Эдди. Нальешь кофейку? – И потянулась, как котенок, хорошо еще, коготки пока втянуты. Я налил. – Сегодня дознание! – Радостное предвкушение в голосе – тем же тоном она могла бы объявить «сегодня футбол».

– Не знаю, вызовут ли меня как свидетеля, – произнес я.

– Нет, Эдди, вряд ли. Только нас с мамой.

– Почему?

– Как опознавших тело. Я первая это сделала: мама у Хейдена чуть в обморок не упала, ну они и попросили меня. Потом, когда ей стало лучше, она тоже захотела взглянуть, и детектив, мистер Бассет, позволил.

– Как они вообще узнали, кто он такой? При нем ведь не было документов, когда его нашли ночью.

– Бобби Рейнхарт узнал его.

– Какой еще Бобби?

– Он работает у мистера Хейдена, обучается похоронному делу. Мы с ним гуляли несколько раз, он знает папу в лицо. Пришел в семь утра на работу, увидел… ну, это… покойника и сразу сказал, кто он.

– А, этот.

Я вспомнил его. Смазливый такой, лет шестнадцати-семнадцати. В школу всегда являлся набриолиненный и при полном параде, воображал, будто все девчонки от него без ума. Мне стало противно из-за того, что Бобби трогал папино тело.

Мы допили кофе, Гарди помыла чашки и пошла одеваться. Услышав, что мама тоже встает, я направился в гостиную, взял какой-то журнал. На улице начался мелкий дождик.