Самое сильное заклятье

Да, подумал Пэдуэй, кому-то наш славный правитель явно не по душе… Но как бы ни правдиво были изложены события, в Риме еще не приняли закона о свободе печати, и ничто не защитит издателя от знакомства с городской камерой пыток. Поэтому в первом восьмиполосном выпуске о девах с мясницкими тесаками ничего не говорилось. Там была масса безобидной информации, короткая поэма – творение писца, возомнившего себя вторым Овидием, – написанная Мартином передовица, в которой он выражал надежду, что римлянам его газета покажется полезной и интересной, и небольшая статья, также написанная Мартином, о нравах и повадках слонов.

Пэдуэя переполняло чувство гордости, когда он разворачивал шуршащие страницы пробного оттиска, и даже обилие опечаток не испортило ему настроения. В заметке о горожанине, смертельно раненном грабителями на Соляной дороге, заурядное наречие превратилось в непристойное слово. Впрочем, при тираже в двести пятьдесят экземпляров правку нетрудно внести пером и чернилами.

Мартин вдруг задумался о важности собственной роли в этом мире. Ведь это его могли зарезать на Соляной дороге!.. Тогда не было бы печатного станка, не было бы никаких изобретений, которые еще предстояло сделать, – жди, пока к ним приведет естественный ход неторопливого технического прогресса…

Пэдуэй назвал газету «Римское время» и пустил ее в продажу по десять сестерций. К его удивлению, тираж разошелся мгновенно, а потом еще долго Фритарик отгонял от дверей опоздавших.

Каждый день писцы приносили свежую информацию. Пухлый розовощекий молодой человек вручил Мартину заметку, начинающуюся с крупно выведенного заголовка:

«КРОВЬ НЕВИННОЙ ЖЕРТВЫ НА РУКАХ ЧУДОВИЩНОГО ЗЛОДЕЯ ГОНОРИЯ, НАШЕГО ГОРОДСКОГО ПРАВИТЕЛЯ.

Из достоверных источников стало известно, что Аврелий Гальба, на прошлой неделе распятый за убийство, был мужем женщины, которой давно и безуспешно домогался похотливый козел Гонорий. Во время суда над Гальбой многие отмечали шаткость улик…»

– Эй! – воскликнул Мартин. – Не ты ли автор другой заметки: о Гонории и деве?

– Я, – гордо сказал писец. – Почему ее не опубликовали?

– Интересно, вышел бы тогда следующий номер моей газеты?

– О, признаться, я не подумал…

– Что ж, учти на будущее. Эту историю тоже нельзя использовать. Но ты не огорчайся, она хорошо сделана: хлестко, завлекательно… Откуда у тебя информация?

Писец улыбнулся:

– Прислушиваюсь к тому, что люди говорят. А что не слышу я, слышит моя жена. Женщины обожают поболтать за игрой в триктрак.

– Чертовски жаль, что я не смею вести колонку городских слухов! – посетовал Пэдуэй. – У тебя задатки настоящего газетчика. Как твое имя?

– Георгий Манандрос.

– Грек?

– Мои родители греки; я – римлянин.

– Хорошо, Джордж, надолго не пропадай. Когда-нибудь мне понадобится толковый помощник.

Пэдуэй нанес конфиденциальный визит хозяину сыромятни.

– Когда нужна следующая партия? – спросил дубильщик.

– Через четыре дня.

– Невозможно. К этому времени у меня будет только пятьдесят листов, причем впятеро дороже.

– Почему?! – ахнул Мартин.

– Твой первый заказ практически исчерпал все городские запасы. Все, что было у меня и что я сумел купить. В Риме не осталось шкур и на сто листов. Да и готовить их долго…

– А если расширить твою мастерскую, можно выйти на две тысячи листов в неделю?

Дубильщик покачал головой:

– Перерезать всех коз в Центральной Италии?..

Пэдуэй был вынужден признать свое поражение. Восковку, по сути, делали из отходов сыромятного производства. Крупный заказ попросту взвинтит цены. Хотя в Древнем Риме наука «экономика» была неизвестна, закон спроса и предложения действовал там с такой же неумолимостью.

Значит, без бумаги все-таки не обойтись. И второй выпуск газеты сильно задержится.

Пэдуэй отправился к валяльщику: велел измельчить несколько фунтов белой материи и изготовить самое тонкое полотно, о котором когда-либо слышали. Валяльщик послушно изготовил нечто похожее на исключительно толстую и рыхлую промокашку. Пэдуэй терпеливо настоял на более тщательном измельчении, потребовал прокипятить массу перед валянием и прогладить после. Выходя из мастерской, он заметил, как валяльщик многозначительно постучал себя по лбу. В результате неоднократных проб и ошибок получилась бумага столь же годная для письма, как туалетная.

Настал кульминационный момент. Капля чернил разбежалась по бумаге с резвостью туристов, обнаруживших у костра гадюку. Пэдуэй тяжело вздохнул и попросил валяльщика изготовить еще десять полотен, добавляя в варево разные широко распространенные вещества: мыло, оливковое масло… Тут валяльщик пригрозил бросить дело. Мартину с трудом удалось его уломать, пообещав существенно повысить расценки. Наконец, к огромному облегчению заказчика и мастера, добавки клея решили проблему.