Самое ценное в жизни

Значит, придется всё бросить и перебираться за ней, чтобы хотя бы изредка видеться с ней, и с сыном, конечно. Эх, если бы он ничего не ляпнул сегодня! Ему в последнее время казалось, что она несколько отошла от обиды, и порой снова смеялась и шутила с ним так же непринужденно, как прежде. Но он опять всё испортил.

На следующий день позвонил профессор и довольным тоном объявил:

– Танюша! Традиционный вояж художников состоится! Давай картины! Задержка была, по всей видимости, из-за того, что управляющий нашей фирмы почему-то решил, что нужно пригласить другую группу! Но, похоже, ему кто-то из вышестоящего начальства вправил мозги, подозреваю, что сам мсье Дюваль, и снова едем мы! Конкуренты, правда, едут тоже, но позже и по другому маршруту. А от тебя на этот раз только картины, но, на следующий год, я думаю, ты уже сможешь поехать с нами.

К октябрю она приготовила десять картин. Владимир накануне отъезда доставил их Юрию Георгиевичу.

В конце октября в программе «Время» показали небольшой сюжет о передвижной выставке современных художников, прошедшей в столицах скандинавских стран и имевшей большой успех. На экране на мгновенье мелькнуло улыбающееся лицо мэтра, пожимающему кому-то руку, довольные собой и жизнью своей Илья и Виктор, и вся их разношерстная братия.

В конце сюжета возникло красивое, с суровыми чертами, лицо мсье Дюваля, напряженно глядящего на картину Татьяны Нестеровой. Ведущая с большим пиететом представила его, как известного мецената.

Владимир, взглянув на задумчивое лицо Татьяны, насупился и молча вышел из комнаты.

Она проводила его внимательным взглядом. От нее не ускользнула его болезненная реакция на появление Шарля. Наверняка решил, что с ним она была бы более счастлива. Но ведь это не так. Ей стало стыдно. Зачем она мучает его столько времени?

Всё это время он старался к ней не прикасаться. Не брал за руки, не целовал, нервно отскакивал, если случайно задевал хотя бы рукавом. Сначала это ее обижало, и она корила себя за непоследовательность: сама сказала, что не хочет с ним жить, а теперь сердится, что он свято выполняет ее же требование, ведь понятно, что он просто боится сорваться и обнять ее против ее воли.

Порой, надеясь, что он, не выдержав, поцелует ее, а дальше у них закружатся головы и ей не придется ничего предпринимать, чтоб наладить их супружескую жизнь, прибегала к маленьким провокациям – то пройдет слишком близко, или нагнется вместе с ним над кроваткой сына, как бы невзначай коснувшись его не стянутой лифчиком грудью. Но он стойко выдерживал все испытания, лишь на скулах появлялись багровые пятна и под ледяным душем стоял дольше, чем обычно.

Подумав об его обнаженном теле, Татьяна почувствовала, как где-то в глубинах ее женского естества рождается желание. Она глухо вздохнула. Ну вот, опять! Пока она болела и интимных отношений не разрешали врачи, было легче. Теперь запреты сняты, и стало гораздо тяжелее. Тяга друг к другу была так велика, что, очнувшись ночью от тяжкого чувственного сна, порой она не могла понять, где сон, а где явь.

Лежала до утра без сна и знала, что Владимиру так же тяжело. Слышно было, как он несколько раз за ночь принимал в ванной душ, и, как она подозревала, ледяной. Порой среди бела дня она ловила взгляд его полузакрытых глаз, смотрящих на нее с таким голодным выражением, что ее тело само невольно отзывалось на тайный мужской призыв.

Но делать сама первый шаг не хотела. Тяжелая, хотя и прошедшая, обида превозмогала все добрые чувства. Но сегодня, увидев его помрачневшее виноватое лицо, решилась. Нельзя допустить, чтобы он и дальше считал, будто испортил ей жизнь, это просто жестоко.

Вечером, накормив сынишку, едва дождалась, когда Владимир уляжется спать у себя в кабинете. Приняла душ, обильно полившись тонизирующим гелем, набросила самую соблазнительную свою ночную рубашку, купленную в прошлом году в Стокгольме как раз для этих целей. Одним из главных ее достоинств была соблазнительная голубоватая прозрачность и шелковистость. Стоило задеть, и рубашка падала к ногам. Распустила заплетенную на ночь косу, нерешительно посмотрела на себя в зеркало и, боязливо закусив губу, босиком пробралась в его комнату.

Он лежал, обхватив руками подушку и уткнувшись в нее лицом. Заколебалась, жалея будить его после тяжелого рабочего дня, но тут он горько, со всхлипом, вздохнул, и она решилась.

Неслышно присела на край кровати и мягко провела теплой ладонью по его голой спине. Он вскочил и уставился на нее, не веря своим глазам. Опомнился, крепко схватил обеими руками и уложил рядом. Не было ни поцелуев, ни ласковых слов – одно изголодавшее тело мужчины. Она не успела подумать, что напрасно надела роскошную ночнушку, как он уже бился в бешеных конвульсиях и с трудом сдерживал рвущиеся из горла стоны.

Замер, уткнувшись ей в шею. Она почувствовала на груди горячую влагу и успокаивающе провела рукой по его голове. Он прерывисто сказал:

– Знаешь, мне всю жизнь внушали, что мужчины не плачут. Мне и не приходилось это делать до встречи с тобой.

Она мягко заметила: