Самое время для новой жизни

– Перкинс, – впечатлил меня своими познаниями Дон. – А начальник его – шериф Лобо.

– Ты уже познакомился с шерифом? – поинтересовался я.

– Это вымышленный персонаж.

Я усмехнулся:

– Я имел в виду Салливана.

– Да понял, понял. Вообще-то мы все утро провели вместе, шерстили местные мотели и гостиницы.

– Безуспешно, как я понимаю.

– Абсолютно. На самом деле Джек может быть где угодно.

– Думаешь, он мертв? – спросил Чак.

Дон глубоко вздохнул:

– Откуда мне знать. Но Джек – знаменитость такого масштаба, а никто не видел его уже три дня… Не очень-то это хорошо.

Чак знаком попросил Дона замолчать, когда в гостиную вошли девчонки, но Элисон сказала:

– Ничего, продолжайте. В конце концов, мы все об этом думаем.

– Простите, – вздохнул Дон. – Хотелось бы мне чем-нибудь помочь…

– Нам всем хотелось бы.

– Если вас это утешит, будь он моим другом, я бы сделал то же, что сделали вы.

– Предположительно сделали, – поправил Чак.

– Верно, – улыбнулся Дон.

Прошлым вечером он в какой-то момент стал нашим союзником, и я, даже не вполне понимая, почему и как это произошло, внезапно почувствовал благодарность за его ободряющее присутствие.

– Итак, – сказала Линдси, – что будем делать дальше?

– Подождем, – предложил Чак.

– Ты пока останешься здесь? – спросила Элисон Дона.

– Даже не знаю, – он, пожалуй, покраснел – совсем чуть-чуть. – Я бы остался ненадолго – на случай новых обстоятельств.

Меня вдруг осенило: Элисон понравилась Дону.

– Что ж, – вступил я, – сегодня Хэллоуин, и мы должны устроить маленькую вечеринку.

Недоуменные лица.

– Я, знаете ли, сказал Джереми, что вечером он может побыть с нами. Мама не отпускает его поиграть в “Сладость или гадость”.

– Нам, наверное, нужно как-то подготовиться, – засомневалась Элисон.

– Да не нужно ничего, – успокоил я ее. – Просто поужинаем, посмотрим, что по телику покажут в честь Хэллоуина.

Нас прервал стук в дверь. Я обнаружил на пороге помощника Дэна, подумал о “Би Джее и медведе” и улыбнулся.

– В чем дело?

– Там какой-то человек, говорит, вы не откажетесь с ним встретиться. Хочет, чтобы я позволил ему войти в дом.

Я посмотрел через плечо помощника шерифа и увидел Пола Сьюарда, который расхаживал у полицейских заграждений, защищавших владения Шоллингов. Толпа за его спиной разрослась еще больше, все камеры были направлены на агента Джека, репортеры окружили его, забрасывали вопросами.

– М-м-м… Ребята, – позвал я.

Подошли остальные.

– А я-то все думал, когда он явится, – заметил Чак едко.

– Мы хотим его видеть? – спросил я.

Судя по выражению лица, мысль вернуться к Сьюарду с отрицательным ответом была помощнику шерифа не по нутру.

– Этот человек очень хочет с вами поговорить, – убеждал он. – Сказал, пока не поговорит, не уйдет.

– Мы подумаем, – отрезала Элисон и резко захлопнула дверь перед самым носом несчастного. – В Нью-Йорке этот ублюдок заставил меня ждать в фойе больше часа, а сам увел Джека тайком. Пусть теперь поторчит тут.

– Зачем нам вообще с ним разговаривать? – спросила Линдси.

– Может, Джек с ним связался, – предположил Чак.

– Если он знает что-то, зачем тогда к вам пришел? – возразил Дон. – Он знает еще меньше вашего.

– Это и пугает, – заметила Элисон.

– Что?

– Что мы знаем больше всех.

Глава 38

Одно из самых ранних моих воспоминаний об отце – как он мочился. Помню не столько образ, ведь отец стоял ко мне спиной, сколько удивительно мощный плеск струи, разбивавшейся о воду на дне унитаза, могучий басовый звук, такой сильный, низкий по сравнению с тоненьким звоном моей струи. Мне было года четыре или около того, и я не могу припомнить, почему присутствовал при том, как отец опорожнял мочевой пузырь. Возможно, он купал меня, не хотел оставлять одного в ванной, поэтому не воспользовался другим туалетом. А может, мы заходили вместе в какую-нибудь общественную уборную. Не знаю. Я помню только звук, с которым он мочился, и его позу – слегка ссутулившийся, одна рука, согнувшись у бедра, скрылась в районе паха, другая придерживает расстегнутый ремень, – все прочие детали начисто стерлись из памяти. Но ведь именно звук и поразил меня. Каково это – высвобождать такую мощь посредством столь хлипкого приспособления? Я повзрослел, и сильная струя мочи стала ассоциироваться в моем сознании с мужественностью, и, если у меня самого звук получался низкий, я гордился, а если слабый и прерывистый, тотчас испытывал неуверенность в себе.