Самоед

Бывает так, что в голове вдруг возникнет история… Когда–то мне ясно представилось, что есть на свете семья. Мать, Отец и двое детей. Мать умирает. После ее смерти Отец начинает слишком часто принимать душ. Старший сын подозревает что–то неладное. И он нарушает последнее табу: открывает дверь ванной комнаты и заглядывает на моющегося отца. Но никакого отца там нет. На дне ванной лежит кольчатый червь. Полтора метра в длину и толщиной в подростковую руку.

Так отец справляется со своим горем. Сын не понимает сложности ситуации, берет с туалетного столика бритву и режет извивающегося отца на несколько розовых кусков.

*

Иду к автобусной остановке в восточной части моего города. Асфальт пахнет мочой и мылом. Мусор вываливается из переполненных баков. Тряпье, недоеденная жрака и поломанные предметы быта. Подошвы скрипят об использованные одноразовые шприцы. Все бизнесы закрыты. Боятся неблагонадежности спятивших на химических наслаждениях людей. Остались только ломбарды, пиццерии, бары, секс–шопы, устрашающие отели и один платный туалет, где днем и ночью следит за порядком испитой охранник, которого боишься больше, чем посетителей. Я не против. Скучно оправляться в чистом, благообразном туалете.

Крик и ругательства раздаются около пустыря, огороженного проволокой. Я оборачиваюсь и смотрю:

Одутловатый парень с заросшим щетиной лицом и в грязном спортивном костюме потерял свои наркотики. Как добывал он их? Кого ограбил? Где? Этого я не узнаю.

Он вне себя. Кричит, ползает по тротуару и ищет свой крэк на земле. Спрашивает у прохожих — не видели ли они прозрачного пакетика. Они не видели. Они уж и не рады, что не перешли на другую сторону улицы — парень совсем рехнулся. Он испускает рев поверженного викинга. Внезапно видно, что у него зародилась последняя надежда. Он спускает свои тренировочные штаны до колен, спускает трусы. Наклоняется. Начинает искать пропавшее счастье между толстых, прыщавых ягодиц. Не находит. Запускает руку поглубже. Нет. Ничего нет. Он кричит уже жалобно. Это викинг, который испугался по–настоящему.

Подходит мой автобус. Я кидаю сигарету в водосток и перехожу не рысь, чтобы успеть.

*

Ты сгорбилась на тротуаре около закрытой овощной лавки. Раннее апрельское утро. Скоро тебя сгонят с насиженного за ночь места. Звуки, цвета, движения тела — все кажется преувеличенным.

Я сажусь рядом. В твоей сумке несколько полиэтиленовых пакетов, две потрепанные картинки с ангелами и коробочка с непонятной мне всячиной. Две минуты, и я знаю — отчего у тебя грязный лоб, дергающиеся как крылья диванной моли веки и бесполый запах немытого тела. Я угощаю из пластикового стаканчика. Ты говоришь, что редко пьешь. Нечаянно я проливаю шерри прямо в твою сумку. Картинки с ангелами мокнут. Мне становится страшно. Я ожидаю плача и брани. Втягиваю голову в плечи. Но ты вовсе не злая. Ты говоришь, что это не беда. Настоящие ангелы только что прошли около китайского ресторана и, подождав зеленый свет, скрылись за Мак — Дональдсом. Я не видел их — поэтому я не спорю. Однако меня начинает грызть досада: как так получилось, что ты перещеголяла меня в своем безумии? Я должен был увидеть ангелов первым.

Я напрягаю фантазию. Толкаю чудовищно–глупую речь. Охуячиваю тебя символами. Ты печально глядишь на меня и улыбаешься в нужных местах. Сколько еще дураков подойдут к тебе сегодня? И что будет у них на уме? К нас подходят два слегка искореженных подростка. Один из них — сплошная кожная болячка. Они ждут когда откроется Центр Помощи Молодым Гомосексуалистам и Лесбиянкам — это следующее здание после овощной лавки.

Мне уже нечего сказать. Внезапно я чувствую себя как лопнувший дождевик. Я дарю тебе апельсин и две сигареты. Моя одиссея по городу только началась. Я знаю к чему она меня приведет, но идти сегодня на работу решительно невозможно. Завод по переработке стеклотары подождет. Ты была первой остановкой. Кого еще я встречу сегодня? К кому будет легко подойти?

*

Люблю женщин с усами. Как увижу — так не могу оторвать взора. Завораживают. И пугаешься и симпатизируешь. Люблю сов, филинов и кротов. С наслаждением вспоминаю все мои заболевания гриппом. Нет ничего лучше, как — после затяжного трехнедельного гриппа выползти на улицу, закурить еще пока что отвратительно пахнущую сигарету, зайти в винный магазин — купить два литра сидра, а потом лечь где–нибудь под деревом в парке, чувствовать руками сухую траву, пить и прислушиваться к робкому, неохотному опьянению своего еще не оклемавшегося от озноба и лающего кашля тело.

*

У меня есть некий заряд красноречия и оживленности. Я могу заговорить с любым человеком на любую тему и быть настолько словоохотливым и обаятельным, что меня сразу же принимают в друзья. Через час, или минуту — мой ресурс красноречия заканчивается и я моментально замолкаю, ухожу и не возвращаюсь. Не отвечаю на телефонные звонки. Люди обижаюся. Думают:

— Что я ему такое сказал? Чем обидел?

Не обижайтесь. Ничем. Просто во мне сжегся весь порох и мне надо восполнить его одиночеством. А потом растратить его на новую жертву.