— Я свободен? — проскулил каросский десятник, изрядно пропахший мертвечиной.
— Почти. Скоро отпущу. Обещал же.
Заночевать пришлось в поле, в палатках, у той самой рощи, где американцы облюбовали огневые позиции и облажались по полной. Папа, не успокоившись, обследовал место баталии.
— Сын! Двадцать один — готов.
— Двухсотых или трёхсотых?
— Твоя Мюи перевела всех в двухсотые.
Я не понял, говорил ли он с гордостью за невестку или с осуждением. Молча стянул сапоги и растянулся на походном матрасе, набитом шерстью. Отец привычными движениями раскрыл «Сайгу» и принялся чистить.
Через несколько минут заглянула благоверная.
— Американцев достала?
— Прости, дорогой. Нет. Убегали слишком быстро, вцепившись в кхара. Его я срезала. Но они успели укрыться за другими быками.
— Кхары есть трофейные?
— Всего четыре, — с сожалением признал отец. — Остальные разбежались. Зато я снял с трупа твой ППС. И патронов тот ублюдок почти не потратил. Только почистить нужно. Ты отдыхай.
Мы остались вдвоём с Мюи. Она вытянулась рядом со мной на матрасике. Плотно прижалась, обвив рукой и ногой. И я почувствовал себя дома… Ну — почти.
Дом — это не Кирах и не Номинорр. И даже не Дымки. Дом — где семья. Пацанов только не хватает. Но им рано с родителями в поход.
Утром она не хотела просыпаться и меня отпускать. Лежала, не давая скинуть с себя её руку, и причмокивала, не открывая глаз. Подлый пёс вместо того, чтоб греть хозяина, подпёр её мохнатой спиной на манер спинки дивана. Короче, трёхспальная кровать «Ленин с нами».
Извернувшись, я всё же вылез из палатки. Сполоснул физиономию из фляги, оправился. И тут заметил Манрропа, спавшего сидя у телеги. Естественно, его никто не развязал.
Никто и не водил пленника отлить. Пахло от него… Фу! Даже по меркам Средневековья. Не дотерпел или облито ещё со вчерашнего, после общения с Бобиком, я выяснять не стал.
Дал ему напиться.
— Манрроп! Что ты думаешь о Джен и Пите?
— Что из-за них я болтаюсь здесь, связанный. Гош! Скажи, наших много погибло?
— Двадцать один у рощи. Двое твоих — здесь. Троих с помощью Бобика я убил у дороги, когда напали на караван. Кривой Лис тоже умер?
— Вот же дети пырха… Джен одна была рядом с ним. Уверяет, что того из последних сил ударил раненый солдат из Номинорра. Говорят — сама полоснула ножом по горлу. Но никто точно не знает. А ещё Гохла убила месяца полтора назад. Поссорились на тренировке. Короче, херовые они командиры.
— Согласен. Считаем. Итого минус двадцать восемь, — я хотел сказать «минус двадцать девять», но Манрроп ещё жив. Пока. — Серебра заработали?
— Какое там… Чуть разжились в Гузарре. На потеху вдовушкам подол задрали. Но разве это дело?
— Тут ты прав. Нахрен такую жизнь.
И я скомандовал выдвижение. В Гузарр.
Городишко практически обезлюдел. Если и есть кто, прятались.
Ещё бы. Только вчера убралась банда наёмников, как появился новый вооружённый отряд. Этим что надо?
За полчаса шмона по домишкам внутри крепостного частокола мне отловили парнишку лет четырнадцати. Сухоногого и едва ковыляющего. Перепуганного до поноса. Пришлось начать с успокоительного.
— Я — архиглей Гош. Беру Гузарр под защиту. Вам больше нечего опасаться. Как тебя зовут?
— Тю… Тюлькой кличут, — заикаясь ответил малец.
— Слушай меня, Тюлька. Найди старосту хрымов. Его не убили?
— Не-е… Наверное. Его не было тута.
— Найди. И бегом ко мне.
— Я с ним пойду, — предложила Мюи. — Женщина меньше вызывает опасений.
— Вряд ли. Потому что с тобой пойдёт пара воинов. Люди боятся. Могут напасть со страха раньше, чем разберутся.
За время поисков я обследовал бренский дом. Пустой. Всё, что не увезли с собой, наёмники перепортили. Даже толковый ночлег организовать сложно.
Наконец, меня позвали. Явился местный предводитель крестьянства. Бухнулся в ноги.
— Не казни, господин.
— Почему думаешь, что буду казнить?
— Так снова с этими…
Дед почему-то совершенно не принял во внимание, что Манрроп, им слишком хорошо знакомый, лишь один и связан. За старостой переминались с ноги на ногу бабы, пара стариков, какая-та пацанва. Похоже, и у крестьян-арендаторов дефицит на крепких мужиков. Команда Кривого Лиса постаралась.
— Из «этих» всего один, — я обратил внимание публики на пленника. — Обещал его отпустить. Сдерживаю обещание. Развяжите ему ноги. Дед! Он — ваш.
М-да. На затёкших от верёвок ногах быстро не побежишь. И связанные руки скорости не прибавляют, даже если на тебя несётся группа товарищей, очень мотивирующая к резвости.
В общем, он успел проскакать шагов пятнадцать. Когда хрымы схлынули, и открылся вид на результат их ного— и рукоприкладства, я услышал рвотный позыв. Мюи, а у неё крепкие нервы и желудок, едва сдержалась.