Самогонщик против армии США

— Что же ты решишь с Фаи? — напомнила сердобольная мама. — Девочка совсем извелась. Сидит одна-одинёшенька.

Хорошо, что подсказала. О наёмнице я забыл за куда более важными хлопотами.

— Выходит, она зарезала того, кто давал серебро на твою смерть, — вставил папа. — Отпусти ты её и выгони из Номинорра.

— Ни малейшей признательности к этой твари не испытываю. Она влезла в окно с целью заколоть именно меня. Достигла бы цели, если бы не лопухнулась. Отпустить… И дать всем сигнал: покушение на архиглея и убийство его гостя остаются безнаказанными, значит, как говорил один мой знакомый из Брянска, «можем повторить». Пусть сидит.

Приняв решение ничего не предпринимать против короля, я немного успокоился и занялся хозяйственными нуждами, накопившимися за время отсутствия. Послал прошение королю выкупить Гуззар по справедливой цене, уплатив стоимость брентства сборщику налогов для передачи в столицу. Представил кривую мину короля. Ещё бы. Налоги Гош платить отказывается, а на покупку выморочного брентства нашёл денег… Плевать. Пусть пробует отыскать другого покупателя.

Навестил Сорбонну и в перерыве между занятиями напоролся на Дюльку.

— Гош! Не откажи в просьбе.

— Заранее не обещаю.

Парень помедлил секунду. Наверно, собирался с духом. Потом выпалил:

— Если Айюрр мёртв, его контракт с людьми Кривого Лиса закончен. Разреши мне нанять Фаи!

Не люблю обижать хороших людей, но не сдержался. Заржал от души.

— Дюлька! У неё одно призвание — душегубство. Кого ты хочешь, чтоб она для тебя убила? — понимая, что отчаянно краснеющий хрым не продумал ничего, идущего дальше оферты, я подлил масла в огонь: — Или наймёшь её наложницей?

Вот тут пацан удивил.

— Не-е-е. Я вот посчитал… Если она — моя наёмница, то могу отправить её преподавать в университет, а с кмита Лёша брать серебро по ставке учителя. Три четверти отдам ей, четверть заберу себе.

— Как говорил один мой приятель, самая выгодная торговля — продавать женские часики. По пятьдесят долларов за часик. Ты придумал сдавать в аренду пленницу университету! Вроде и не аморально даже.

— Так ты согласен, архиглей?

— Дюлька! — я подошёл к нему вплотную и положил руки на плечи, задрапированные студенческой мантией. — Помню, как ночевал у тебя, как твоя матушка боялась чужака, стеснялась, потом накормила. Как с тобой впервые в Мульде сажали картошку. Когда дрались за Клая и Нирага. Разве могу тебе отказать?

— Спасибо!

— Но учти. Ты не должен стать игрушкой в её руках. Договорились? Если учудит — пинок ей пониже спины и вон из Номинорра. А что похуже сотворит, вздёрну без раздумий, невзирая на твои слёзы и просьбы. Усёк? Отвечаешь за гадину душой и телом!

Пугал его как мог. А счастливый обормот только знал благодарить.

Так минул Новый год, если считать за него 1 января по местному календарю. Или 1 июля 2023 года там, на Земле.

Если Подгрун сработал как надо и воспроизвёл переход, по которому мы с Бибом посещали в Россию, пара американских мудаков очутилась в колодце около самых Дымков. Очень надеюсь, что у них хватило мозгов не совать стволы М4 в нос моим односельчанам. Люди они мирные, спокойные. Но если обидеть — дадут по башке оглоблей. Два раза просить не надо…

Это мой самый большой перерыв в посещении Родины. Я привык к Мульду. Люблю Номинорр. Здесь моя семья — родители, жена, пацанчики. Но, как и всякого эмигранта, тянет назад. Хоть на несколько часов году. Вдохнуть воздух Брянщины, свежесть соснового бора, приправленная долетевшим дымком от топящейся баньки. Или пыльный аромат спелой ржи. Сырость грибного леса. Ностальжи…

За неимением турпутёвки в Дымки я собрался, наконец, в Мармеррих. Как раз пришли струммы Даргурра. Время не самое удачное для вояжа по реке. Она не замерзает, даже когда минус и на траве у берегов по утрам серебрится иней. Иногда проплывают мелкие льдинки. Но в целом навигация до Номинорра круглогодичная, что очень удобно.

Мюи порывалась со мной. Как обычно. Но стоило зайти на борт ладьи, решительности поубавилось.

— Как же я буду оправляться, муж?

— Как все. Отхожего места не предусмотрено. Снимаешь штаны, свешиваешь попу через борт, и — ура, получилось.

— На глазах полусотни мужиков-хрымов?

— Прикажешь ради каждого приставать к берегу, чтоб облегчиться? До лета не обернёмся.

— Я не «каждый»!

Знала бы, что в эпоху парусного морского флота гальюн подвешивался под бушпритом, на носу корабля. Забраться в него, а потом выбраться, не свалившись под форштевень, — задачка со звёздочкой. Вдобавок, в свежую погоду корпус кидало на волнах. Нос порой полностью погружался на несколько секунд, и вода перекатывалась через палубу, не доставая только до мостика на корме. Моя дорогая, коль забралась бы в такой гальюн, получила бы полное омовение, от макушки до пят.

Ещё её смутил запах. Струмм перевозил рыбу. И хоть его мыли после разгрузки, какие-то чешуйки и потроха попадали между досок, застревали. Гнили. В ноздри шибануло соответственно.

Я присмотрел для себя другую ладью. Вверх по течению она привезла меха заморских зверей, там несло дубильными веществами. Не «Шанель № 5», но всё же не тухлая рыба.