Конфуция очень беспокоил Лао-цзы и его учение. Однажды он отправился повидаться с ним. Он был старше Лао-цзы и ожидал, что тот будет вести себя с должным почтением. Но Лао-цзы сидел, когда Конфуций зашел к нему. Он даже не поднялся для приветствия, не сказал: «Садитесь». Он вообще не обратил особого внимания. Конфуций рассвирепел: "Что это за учитель?!" и спросил:
— Вы что, не признаете правил хорошего тона?
Лао-цзы ответил:
— Если вам хочется сесть, садитесь; если хочется стоять, стойте. Кто я такой, чтобы говорить вам об этом? Это ваша жизнь. Я не вмешиваюсь.
Конфуций был потрясен. Он пытался завести разговор о высшем человеке. Лао-цзы рассмеялся:
— Я никогда не видел что-либо «высшее» или «низшее». Человек есть человек, как деревья есть деревья. Все участвуют в одном и том же существовании. Нет никого, кто был бы выше или ниже. Все это чушь и бессмыслица.
Нан Ин, японский Мастер дзен, принимал как-то у себя профессора университета, пришедшего порасспросить его про дзен.
Нан Ин разливал чай. Налив гостю полную чашку, он продолжать лить дальше.
Профессор смотрел на льющийся через край чай и наконец, не вытерпев, воскликнул:
— Она же полна! Больше не входит!
— Вот как эта чашка, — ответил Нан Ин, — и вы наполнены своими мнениями и суждениями. Как же я могу показать вам дзен, пока вы не опорожните свою чашку?
Однажды ночью, когда все ушли и ученики легли спать, Никодим пришел к Иисусу и спросил:
— Что я должен делать, чтобы войти в Царство Божие?
Иисус сказал:
— Пока ты не умрешь, ничто не является возможным. Если ты умрешь, только тогда ты сможешь войти в Царство Божие. Такой, какой ты есть, — ты должен умереть, лишь тогда ты сможешь родиться таким, каково твое внутреннее существо.
Хайдар услышал, как один его ученик сказал:
— Я рад, что не купил такую-то книгу, ибо теперь достиг Источника содержащегося в ней знания, тем самым я сэкономил силы и не потратился зря.
Через год Хайдар вручил ему книгу, сказав при этом:
— Ты служил мне двенадцать месяцев. Цена твоего труда — сотня дирхемов. Это — стоимость книги.
— Ты бы не заплатил сотню серебряных монет за такую скучную вещь, как книга, и не многие заплатили бы. Однако я сделал так, что тобой уплачено за нее, и вот она перед тобой.
— Верблюд не стоит и гроша, если ты не нуждаешься в нем.
— Единственное слово дороже тысячи золотых монет, если оно жизненно важно для тебя.
— Если ты хочешь вернуться к источнику бытия, тебе всегда надо будет делать первый шаг, даже если ты, возможно, испрашиваешь позволения сделать сотый шаг.
У Рифаи спросили:
— Почему вы используете так много аналогий, когда говорите о высшем понимании? Нельзя ли говорить на такие темы прямо?
Он ответил:
— Это пример "высокого невежества, дающего верную информацию". Если бы не было людей несведущих, мы не смогли бы распознать, кто же мудр. Знайте поэтому, что и сам язык — аналогия. Каждое слово, каждая фраза, каждая буква является аналогией.
— Мы не можем говорить словами о высшем прямо, потому что нет языка, включающего в себя высшее и не включающего так же низшее.
Эль-Амуди позволял принимать своих гостей кухонному мальчику. Сосуды для воды в доме для приезжих часто бывали пусты. Когда именитые посетители приходили к нему, мудрец поначалу редко говорил с ними на серьезные темы. Однажды он обрызгал грязной водой одеяния нескольких известных религиозных деятелей.
Некоторым нравилось такое обращение, и обычно Эль-Амуди прогонял их как можно скорее.
Другие часто говорили:
— С нами никогда не обращались так неуважительно. Обычно таким людям Эль-Амуди говорил:
— Вы забыли сообщить мне, что пришли за уважением. Я никогда не предлагал его, поскольку был полностью занят тем, что предлагал знание. Уважение — вам придется это выучить — можно получить от каждого лавочника и от того, кто что-нибудь от вас ждет.
Суфийский мастер Аджнаби сказал:
— Напиши мулле Фирозу, что у меня нет времени заниматься перепиской с ним, поэтому я ничего не отвечу на его письмо.
Ученик Амини спросил:
— Вы намерены раздражить его этим письмом?
Аджнаби сказал:
— Он был раздражен некоторыми из моих писаний. Это раздражение побудило его написать мне. Моей целью при написании отрывка, который его рассердил, было сердить подобных ему.
Амини спросил:
— И это письмо рассердит его еще сильнее?
Аджнаби сказал:
— Да. Когда его охватила ярость оттого, что я написал, он не замечал свой гнев, вызвать который было моим намерением. Он думал, что наблюдает меня, тогда как он только чувствовал гнев. Теперь я пишу опять, чтобы вызвать гнев и чтобы он увидел, что он разгневан. Цель заключается в том, чтобы человек осознал: моя книга — зеркало, в котором он видит себя.
Амини сказал:
— Люди обычного мира всегда считают врагами тех, кто вызывает гнев.
Аджнаби сказал:
— Ребенок может считать врагом взрослого, пытающегося вытащить колючку из его пальца. Является ли это оправданием для того, чтобы препятствовать ребенку вырасти?
Амини спросил:
— А если ребенок питает злобу к взрослому, вытаскивающему колючку?
Аджнаби ответил: