Самокрутка

Капитан взял Борщёва под руку и, шагнув к дверям, отворил их несколько фамильярным жестом, т.е. щёлкнув и загремев ручкой двери. Они вошли в просторную горницу, где вдоль стен на стульях сидело человек тридцать офицеров и статских. Борщёв несколько спешил.

— Идите! Не бойтесь! Я с вами... А я здесь свой! — шепнул драгун посмеиваясь...

Они двинулись чрез всю горницу и, когда офицер отворял следующую дверь, то Борщёв наивно ожидал уже увидеть самого Орлова. Дверь раскрылась... Капитан протащил чрез порог сержанта уже силой, так как Борщёв, вдруг смутившись, невольно сделал всем туловищем движенье назад. В горнице, очевидно гостиной, увешанной картинами и богато убранной, с пунцовой обивкой на золочёной мебели и с бронзой на столах, было человек десять генералов и сановников в лентах, и прежде всех бросилась в глаза Борщёва фигура генерала, которого он знал.

— Что? Добже пан? Хорошо? — шептал драгун.

Присутствующие, занятые беседой, не обратили внимания на пришедших, да кроме того капитан провёл Борщёва так быстро мимо всех сановников, как если бы вёл по спешному делу. Прежде чем сержант успел прийти в себя, капитан ввёл его в третью комнату и он увидел высокого и красивого генерала в оригинальном, нерусском мундире.

— Прусский посол? — шепнул невольно Борщёв, не раз видевший посланника в Петербурге.

— Да-с, барон Гольц! и тоже ждёт, поди, уже час.

И увлекаемый шутником-драгуном, Борщёв попал в четвёртую, тоже красиво убранную горницу, но на этот раз пустую.

— Ну, присядьте, пане сержанту! — сказал капитан, весело смеясь.

Борщёву показалось, что драгун положительно немного не трезв. Он не решился исполнить приглашенье.

— Садитесь. Сюда никто не войдёт! Ну, что? Скоро до вас черёд дойдёт. А?

— Да. Признаюсь... — пробурчал Борщёв, у которого ещё всё будто рябило в глазах и прыгали и офицеры, и сановники, и даже несколько баронов Гольцев, вместо одного виденного.

— Ну-с! Какое у вас дело до Орлова? Важное?

— Да. Конечно. Очень важное.

— А что? Можно узнать? Ради помощи вам спрашиваю, а не ради любопытства.

— Я хочу просить о производстве в офицеры.

— Ха, ха, ха, ха... — громко, сразу, раскатисто оглашая всю комнату и пожалуй даже соседние с ней — расхохотался капитан.

Борщёв даже не обиделся, настолько добродушен и искренен был хохот драгунского капитана.

— Кому что! Для меня важно. Своя рубашка к телу ближе! — объяснил Борщёв, когда чрез минуту капитан перестал смеяться.

— Это невозможно, пане-сержанту. Нельзя. Если даже Орлов и примет вас, если даже и обещает, то этого не будет никогда.

— Отчего? — встрепенулся Борщёв.

— Забудет. Больше ни отчего...

— Я опять напомню...

— Он опять забудет...

— А я опять... — воскликнул Борщёв.

— А он опять! — снова рассмеялся капитан.

После мгновенного молчанья, он заговорил:

— Садитесь ближе и слушайте меня обоими ушами, пане-сержанту. Хотите, вы будете офицером на коронацию?

— Хочу. В этом всё и дело.

— Вы, как измайловец, знаете офицеров Гурьевых? — странно спросил капитан, впиваясь в сержанта своими беловатыми глазами.

— Гурьевы товарищи мне и приятели. Я с ними в одном доме здесь в Москве остановился.

Капитан вдруг стал серьёзен, перестал улыбаться и ещё более пытливо впился глазами в лицо собеседника.

— Ваша фамилия как?

— Борщёв.

— А?.. Борщёв! Знаю... Слышал! Так!.. Сама фортуна мне вас подсунула. Брависсимо, пане-сержанту... Ведь это брависсимо? — вопросительно выговорил драгун.

— Что такое — брависсимо? Я, виноват, этого слова не знаю.

— Это значит... Это значит, что мы с вами сойдёмся. Хотите быть другом мне, сержанту-коханку?

И он протянул руку Борщёву.

Борщёв подал руку, но ничего не ответил. Бессознательное отвращенье к некрасивому офицеру с чужестранным акцентом сказывалось в нём всё сильнее.

— Ну, сержанту-коханку! Я, капитан Победзинский, вам услужу, а вы мне... Я буду даже добрее и доверчивее... Я начну первый. Сейчас же! А с вас услугу я попрошу после. Если императрица останется в Москве надолго, то вы мне здесь отплатите. Если уедем все в Петербург, вы там мне отплатите.

— Чем?

— А это тайна моя, сержанту-коханку. Не деньгами.

И подумав мгновенье, Победзинский прибавил:

— Вы коротко знаете офицеров Гурьевых? Вы их друг? Приятель? Вы их любите?

— Друг не друг, а так, товарищ...

— Только? Прекрасно. Добже! Добже! Ну, теперь о другом. Теперь о вашем деле. Я вас поставлю тотчас, как ставят охотника на лисицу или на волка, на такое место, где пройдёт Орлов, и вы скажете ему о своём деле. Добже?

— Спасибо вам. Но ведь он забудет.

— А я напомню...

— А он опять... — пошутил Борщёв, развеселившись и шутя подражая капитану.

— А я опять напомню!..

— А конец-то будет, вы думаете?

— Какой конец?

— Будет толк из напоминаний?

— Будет. Я письмо велю приготовить от его имени к вашему командиру. Мало того, перо очиню, в чернила обмокну и в руку суну, чтобы подписал. А ваш командир — Чертков кажется, подпрыгнет от этого письма Орлова и сейчас же вас представит к производству.

— Благодарю вас. Не знаю, как мне вам и отплатить, — воскликнул Борщёв.

— А вот после сочтёмся. Не надуйте, как буду просить отплаты, пане-сержанту.