Самокрутка

Борис был в доме деда два раза; князь и его принимал особенно ласково, расспрашивал о делах по службе, о производстве. Княжна с ним не говорила и даже не глядела на него.

В первый же день Борис увидел и заметил всё, но спросить и узнать в чём дело — было некого. С княжной наедине ему не удавалось остаться. Мать и сестра не могли быть в помощь. Однако, явившись на другой день к обеду, Борис встретился с сенатором в кабинете князя и чутьём влюблённого сердцем, а не разумом, сразу всё понял. Или князь умышленно проговорился, или глаза его, ласково и любовно обращённые на сенатора, были слишком красноречивы, или сенатор обмолвился...

Кажется, ничего не было сделано или сказано, а между тем Борис всё знал, догадался, встрепенулся сердцем, и... не испугался, не упал духом, а напротив, будто обрадовался.

Обрадовался близости развязки давнишних тяжёлых и запутанных обстоятельств.

Не говоря почти ни с кем ни о чём, жалуясь на головную боль и усталость, Борис пробыл в доме недолго и собрался домой.

Но вместо того, чтобы ехать на Плющиху — Борщёв зашёл в конюшню князя и кликнул Ахмета-Прохора.

— Ахмет! Мне сдаётся, беда пришла... — начал Борис взволнованным голосом, хотя ещё надеясь на опровержение своих подозрений.

— Да, Борис Ильич... Время терять нечего...

И Ахмет подробно передал Борщёву всё, что знал от мамки Солёнушки и следовательно от самой княжны.

— Я её не уступлю! — глухо выговорил Борщёв.

— А то как же! Мы так и порешили с мамушкой, — отозвался Ахмет. — Завтра утром я, ранним рано, буду у вашей милости и передам вам, как первое дело сделать, а потом уж и все другие дела.

— Какое первое?..

— Первое будет... Как вам с княжной глаз на глаз повидаться, да не на полчаса, а часа на четыре, чтобы всё толково переговорить и всё порешить, как действовать.

И Ахмет обещал Борщёву быть у него поутру уже с ответом на этот первый, трудный вопрос.

Когда Борщёв простился с князем, то он собирался уже выезжать со двора. Вообще за это время Артамон Алексеевич выезжал много и часто. Прежде Анюта всегда знала, где отец бывает, так как каждый вечер он подробно рассказывал дочери, кого видел и о чём беседовал. Теперь княжна, конечно, ничего не знала. Тем не менее, разъезды отца по городу были княжне известны чрез мамку, узнававшую всё от любимца князя, кучера, который, если и не сам всегда выезжал с барином — всё-таки знал, где князь бывает.

Княжну смущало то обстоятельство, что отец за последнее время был у митрополита Петербургского, Сеченова, и был два раза у Ивана Григорьевича Орлова, москвича, брата фаворита, с которым он и прежде был знаком, но часто не посещал. Эти визиты смущали княжну.

Она не могла объяснить себе таинственного смысла, который ей в этом казался, так как отец не мог поступать без цели.

XXVII

Борщёв вернулся домой озабоченный. За два дня перед тем, он перебрался на житьё в квартиру Шипова, от шуму и вечных сборищ в домике братьев Гурьевых,и теперь ему было удобнее. Он заметил, что товарищи немного обиделись на него за этот поступок и он раза, два заходил к ним, умышленно выбирая утренние часы, когда у Гурьевых никого не бывало.

Всю ночь Борису не спалось и рано утром он поднялся, нетерпеливо поглядывая на солнце, чтобы приблизительно знать, скоро ли придёт Ахметка.

Татарин сильно запоздал на этот раз, но зато явился весёлый и довольный. Один вид его оживил Борщёва.

— Простите, Борис Ильич. Княжна задержала. Все мы с ней чрез Прасковью переговаривались. Насилу мы её с мамкой уговорили. Но зато хорошия вести вам принёс.

— Какия же, Ахмет?

— Первое дело улажено! А уж бились мы, чтобы княжна согласье дала.

— Видеться со мной?

— Да-с. Не хотела.

— Что ты врёшь, разбойник! — воскликнул Борщёв.

— Ей Богу, не хотела. Ради обмана. Ведь обман нужен. Княжна всё хотела, чтобы вам видеться где в городе, либо у знакомых, либо на гуляньи. А нешто можна этак дело всякое рассудить. Нужен спокой.

— Ну, что же? Как же...

— А вот, изволите видеть... Будьте вы ныне в ночь около так полуночи, у нас.

— В полночь?

— Да-с. В самую темь. Да извольте свой мундир снять, а одеться по простому, в рубаху и кафтан.

— С ума ты сошёл, Ахмет!

— Так княжна приказала. Ваше дело ослушаться, коли не любо. Вот в простом платье в самую темь пожалуйте ко мне, прямо в каретный сарай, а там видно будет.

— Что?

— Видно будет, как вам пройти к княжне. Когда все улягутся — мы с вами проберёмся в дом и вы до утра всё рассудить и успеете — что делать.

— И это княжна... Она дала согласье на это, чтобы я ночью пробрался к ней?

— Вестимо. Не хотела сначала, да Прасковья её усовестила. Ведь вы не чужой человек. Не только бывали, а и живали у нас в доме, как свой барин.

Борщёв задумался... Сколько раз бывал он когда-то у Анюты на половине и засиживался поздно. И вдруг теперь приходилось пробираться к ней тайком, как чужому, среди ночи... Ему это было неприятно.

— А если меня кто увидит? — вымолвил он наконец.